Сахалинским театралам подарили спектакль по шедевру Жана Кокто

Моноспектакль — жанр благодатный для раскрытия актёрской индивидуальности, и по этой же причине сложнейший. Актриса Чехов-центра Марина Семёнова, от которой уже вошло в привычку каждый год ждать новых шагов на ниве режиссуры, для очередной постановки выбрала «Человеческий голос» Жана Кокто.

Долгое прощание

Монодрама в режиссёрской биографии Марины Семеновой случилась впервые: прежде в своих постановках она опиралась на потенциал труппы Чехов-центра, как на родной сцене, так и за её пределами. Но всегда её интересовало исследование отношений между людьми в кризисные периоды, будь то война («Саня, Ваня, с ними Римас» по пьесе Владимира Гуркина), преступление («Опасный поворот» Дж. Пристли) или уходящая молодость («День рождения Смирновой» Людмилы Петрушевской). Что чувствуют люди в этот момент, как они справляются с бедой и справляются ли… В «Человеческом голосе» она реализовала давнюю актерскую мечту о материале про жизнь женского сердца. В премьерной постановке главную роль Марина Семенова исполнила в тандеме с артистом Сергеем Сергеевым.

Для этого спектакля театр специально собирал вышедшие из употребления дисковые телефоны, чтобы «попасть» в антураж. В 1930 году, когда была написана пьеса, собеседников соединяла телефонистка на коммутаторе. Связь была так себе: то и дело прерывалась, в разговор вклинивались случайные люди, с интересом или раздражением становясь соучастником чужих страстей. Сахалинский зритель тоже призывается в собеседники-исповедники, потому что водораздела между партером и сценой нет. Обозначая перевёрнутость женского мира, из которого ушла любовь, художник-сценограф Кирилл Пискунов во всю стену разлил кислотно-яркое пятно на тему от самого короля сюрреализма — «Постоянство времени (мягкие часы)» Сальвадора Дали. По кафельной стене ползут телефонные провода, на которых хорошо бы повеситься в сезон безнадёги, шкаф брошен на пол, стулья взлетели под потолок, собранные чемоданы ждут хозяина, как и пёс. Об этой невидимой зрителю преданной собаке женщина беспрестанно просит мужчину позаботиться по телефону: понятно, что это, собственно, намек на неё самоё…

Мой милый, что тебе я сделала…

Для героини Марины Семеновой телефонная трубка становится последним спасательным кругом, хотя, что тут спасать — мир рухнул, поезд ушел, вокзал закрыт. Но женщина, оставленная любовником пятилетней выдержки, продолжает разговор с тайной надеждой растянуть это последнее «пока-прости» до бесконечности. Из её часового монолога складывается представление о сумасшедших счастливых годах до того момента, как мужчина нашёл удачную партию для женитьбы. И никакое «предзнание» о неизбежном расставании — мы же договаривались, не так ли? — не может примирить с фактом.

Чаша сия может миновать тебя в жизни, но случай и актерское ремесло позволят примерить на себя обстоятельства. Героиня Семёновой — от слова «слишком», со своей вычурной шляпкой-таблеткой, шпильками, ярко-рыжей лавиной кудрей и изломанной пластикой. Слишком влюбленная (за обоих), слишком откровенная в опасной близости от зрителя, слишком «многа букаф». Она не боится быть жалкой попрошайкой, будет клянчить, как вдохи кислорода, телефонные звонки, будет приписывать мужчине добродетели, которых явно нет (не дай бог обидится), и храбриться, что жизнь — после него — продолжается. Словом, делать ровно всё то, что любая «брошенка» хоть в прекрасной Франции, хоть на просторах России проговаривает самой себе или очень близкой подруге до дна бутылки. Временами она раздражает своим «несуществованием»: у неё нет жизни отдельно от «милого», ей никто не нужен, не хочется терять ни секунды, отвлекаясь на что-то иное, кроме сердца. Этот мужчина — её вселенная. К тому же свет софитов не скрывает безжалостной правды морщин — быть может, это последнее «немного солнца в холодной воде». И чтобы зрители, так сказать, реально оценили масштаб потери, как черт из коробочки, картинно возникает этот самый «милый» — выпить коньяку, слегка приласкать, сказать пару фраз с прононсом и растаять дивной грёзой.

Это уже режиссерский ход, коль скоро в спектакле действие практически сведено к нулю, а его функцию берет на себя речь женщины. В разных версиях выходили из ситуации по-разному: кто-то «множил» героиню Кокто на несколько актрис, кто-то выводил на сцену эпизодических персонажей из монолога женщины. А в нашем случае еще материализуются соседи с граммофоном (за них «сыграли» разговоры в студии звукозаписи в ходе подготовки спектакля), но главным «человеческим голосом» станет не поток слов, а шансон. В исполнении прекрасной вокалистки Марины Семеновой акты нервной и безнадежной драмы, прошитые музыкальными элегиями, обретают воздух, потому что слова в наше время изрядно обесценились в информационном шквале, а музыка — всегда свет.

Далее — везде

Да, дисковые телефоны — примета ушедшего времени, в котором разговоры и чувства были нормой общения, умели любить, а значит, и страдать, и переживать. Но что делать с тем, что сегодня, на фоне буйно цветущего феминизма («ширится, растет заболевание»), раздражающе многословные страдания женщины кажутся — особенно молодому поколению — анахронизмом? В XVII-XIX веках влюбленных соединяли эпистолярные романы, в XX — телефонные звонки, в ХХI искусство коммуникации получило кучу гаджетов, а в итоге, научившись создавать эффектные истории успеха в Instagram, люди маются публичным одиночеством.

По мнению главы регионального министерства культуры и архивного дела Нонны Лаврик, обращение к такому материалу может показаться амбициозным.

— Ведь ни одно из сочинений французского драматурга не купалось в таком внимании: женщину Кокто играли Анна Маньяни, Ингрид Бергман, Симоне Синьоре, Франсис Пуленк сочинил по пьесе оперу, Педро Альмодовар снял фильм «Женщины на грани нервного срыва», — поделилась министр. — Вместе с тем на островную сцену вышла история, вечная и старая, как мир, где встречаются мужчина и женщина, затем влюблённость, разрывы, прощания. И она всегда нова — для каждой следующей пары.

Таких страстей конец бывает страшен, подумает зритель. А может, и нет. Не зря же соотечественница Кокто, великая Сара Бернар со знанием дела сказала, что все женщины так или иначе являются актрисами.