Репортаж с передовой

В Дни, когда в нашей стране отмечают победу над Японией, мы решили обратиться к воспоминаниям известного сахалинского историка, журналиста и педагога Алексея Рыжкова (1908—1989 гг.), непосредственного очевидца тех событий.

В 1944 году младший лейтенант Рыжков получил назначение ответственным секретарём в газету «За Советскую Родину» 79-й стрелковой дивизии, располагавшейся в Оноре, всего лишь в 40 километрах от границы с Японией.  

Газета в половину формата «Правды» выходила три раза в неделю. Сообщения ТАСС принимали по радио под диктовку. Поэтому журналисты раньше всех в дивизии узнавали сводки с западного фронта и передавали их в политотдел. Все только и спрашивали, как там идут дела.

В газете рассказывали об опыте фронтовиков: умении бесшумно передвигаться в тайге, вести инженерную разведку, хранить военную тайну и разоблачать замаскированного врага, о роли командира в бою и многом другом. Писали о дальневосточниках — Героях Советского Союза. Например, о снайпере Максиме Пассаре, уничтожившего 238 солдат и офицеров противника. 

— Эта земля полита кровью и потом, — писал Алексей Рыжков. — Онорский тракт, соединивший север и юг Сахалина, построен буквально на костях каторжан, а с 1920 по 1925 год здесь бесчинствовали японцы, расстрелявшие в Оноре несколько советских активистов.

Рожденные для подвигов

— Фронтовиков, участников боёв на западе, в нашей дивизии было немного, — рассказывал Алексей Рыжков. — Один из них сахалинец, сержант Иван Иванов. Едва живой он выскочил из горящего танка. Госпиталь. Инвалидность. Вернулся в Александровск. Подлечился. Уговорил командование. Теперь снова в строю. Он не хотел перечислять свои заслуги, больше говорил о своем друге и земляке Николае Кузнецове. Они вместе служили до войны  на границе с Польшей на реке Буг.

Ветеран весь в шрамах рассказывал, что вспоминает 22 июня 1941 года как кошмар. Бой начался перед рассветом. Пограничная застава четыре часа сдерживала бешеный натиск противника. Николай получил ранение в руку, Иван его перевязал. Пограничники были вынуждены отступить. Позже они встретились на ленинградском фронте.

Иван называет Николая больше чем братом, близким, родным, понимающим его с полуслова.  Рассказывал, что война изменила их всех. Они научились быть злыми, жестоко ненавидеть врага. За то время что они не виделись Николай возмужал, стал бесстрашным воином, за такими без раздумий идут в бой менее обстрелянные солдаты. Он был четырежды ранен, награждён двумя орденами Красной Звезды» и орденом Отечественной войны II степени. Любил шутки, смех, а иногда внезапно становился суровым. Новичкам он часто говорил, что человек рождён для подвигов. Он повторял это и в последние минуты своей жизни.    

Гвардии старшего лейтенанта Кузнецова убили во время прорыва сильной обороны фашистов на Днепре. Вражеский снаряд пробил башню танка. Раненый в голову Кузнецов выскочил из машины и продолжал косить врагов из пулемёта. Когда кончилась лента, он из пистолета, в упор расстрелял пятерых немцев и погиб смертью храбрых. Фашисты отступили.  Что теперь стало с его могилой на Украине?!

Алексей Рыжков вспоминал другого фронтовика Героя Советского Союза генерал-майора Анатолия Дьяконова, назначенного командиром 56-го стрелкового корпуса, куда входила 79-я дивизия.

— Прихрамывает от ранения и ходит, опираясь на палку. О нём рассказывают легенды. Он прекрасно знает материальную часть всех видов оружия. Собирает и разбирает затвор с завязанными глазами, как в цирке. «Вот это да!» — вздыхают ошеломлённые солдаты, которых после этого старшины тренируют до седьмого пота, — писал Алексей Николаевич.

Бойцы и командиры на Сахалине, как и сам Рыжков, рвались на запад в действующую армию, но на все рапорты получали отказ, их брало зло, что из-за самураев им не придётся повоевать, потому что каждый день от них ждали какой-то провокации. 

Обеды в столовой были скудные: на первое жидкий суп, на второе американская лущёная фасоль, которую они, смеясь, называли «музыкальным блюдом» — «фа», «соль». С бобов снимали шкурку, а в ней все витамины, что усугубляло их страдания от авитаминоза, обострявшегося весной. Начиналась «куриная слепота»: после захода солнца вдали видишь хорошо, а вблизи — чернота. Зимой поили хвойным настоем. Весной было бы полезно жевать берёзовые почки, но в окрестностях нижние ветки давно уже обрезали на корм лошадям, которым не хватало сена. 

Запахло порохом

8 августа в дивизии прошли комсомольское и партийное собрания, где говорилось о японских провокациях и что, если партия и правительство прикажут вступить в бой они должны проявить такой же героизм как показали наши солдаты на западе.

В дивизии пели песню:

«И если пожаром зардеется

Война в сахалинских краях,

Клянёмся, что станем гвардейцами

В грядущих жестоких боях».

Один из бойцов сказал, что ненавидит войну и, чтобы скорей покончить с ней, готов идти в бой хоть сегодня. Он не мог простить Японии оккупацию Дальнего Востока, Хасан, Халхингол. Его переполняла ярость, что самураи 40 лет безнаказанно топчут землю южного Сахалина.  

Момент реванша на Сахалине наступил ночью 11 августа 1945 года. Наш герой вместе с сослуживцами на конях пересёк широкую пограничную просеку. Неожиданно красота девственного леса вызвала у них сильную злость. Поразил контраст с северной частью острова, где японцы безжалостно выжгли и вырубили леса во время оккупации 1920-1925 гг.

«Кукушки» смерти

Японские снайперы вели охоту за офицерами. В большинстве смертники они носили особый прорезиненный с проволочными нитями пояс, за который крепилась верёвка. И как только наши воины, заметив «кукушку», вскидывали автоматы, японец камнем падал с дерева, дергал за петлю верёвки и скрывался в чаще.

Вопреки международным законам они стреляли разрывными пулями, которые встречая любое препятствие, например, ветку дерева, производили треск громче выстрела. На этот звук и стреляли наши бойцы, не догадываясь, что часто снайпер находился у них в тылу. Поэтому было решено создавать группы автоматчиков по два человека для быстрого прочёсывания придорожного леса. 

— Мои «золотые» погоны хорошая мишень для снайпера. Кто-то из солдат, проявив находчивость, заботливо обвил их травой для маскировки, кто-то стянул с убитого каску и подал мне. Вот она — выручка в бою, о которой говорили на партсобрании, — писал Алексей Рыжков.

Коварство японцев проявлялось и в минировании источников воды, брошенных предметов, овощей на огороде и даже трупов своих солдат.

Военкор видел своими глазами как ружейный, пулемётный и миномётный обстрел разрывает на части тела наших солдат, с которыми он только что общался. 

Санитарка Зина Иванова не растерялась в смертельной ситуации. Она сумела заколоть штыком набросившегося на неё японского солдата, когда выносила раненого из-под кинжального огня.

Даже в таких страшных условиях боевой обстановки бывали радостные эпизоды. Со свежими газетами Рыжков рано утром пробирался на передовую. Готов был поклясться, что никогда в жизни, ни под Москвой, ни в Архангельске и ни в Крыму на Ай-Петри не видел столь пленительного восхода солнца.

— Может быть, такое прозрение красоты мира приходит перед смертью? — Задавался вопросом Алексей Рыжков.       

Аматэрасу не помогла

На пути советских войск стоял полицейский пост Хандаса, настоящая крепость с железобетонными дотами, соединёнными между собой земляным валом высотой три метра. Его окружали минные поля и проволочные заграждения. Японцы вели массированный артиллерийский и миномётный огонь по заранее пристрелянным площадям.

При поддержке пушек и танков батальон капитана Григория Светецкого захватил пост. Но из дотов неожиданно начали бить тяжёлые пулемёты. Оказалось, что у японцев здесь были подземные ходы сообщения. Но кардинально ситуацию переломить они уже не могли. За этот подвиг Светецкому было присвоено звание Героя Советского Союза.

Ещё более внушительным был Харамитогский укрепрайон, который японцы строили шесть лет, перенимая у Германии и США новейшие достижения военно-инженерного искусства. Запасов продовольствия должно было им хватить на целый год, не говоря уже о накопленном оружии. Японцы считали его неприступной твердыней находящейся под личным покровительством богини Аматэрасу. К счастью, нашим разведчикам удалось добыть «языка» и схемы укрепрайона, что сберегло много жизней. После тяжёлых боёв японский гарнизон сдался.

Бывали и казусы. Двух понурых пленных окружили полные лютой ненависти  наши солдаты, ругавшие их последними словами. Вдруг к ним подошёл пограничник, пожал руки и поблагодарил за важные сведения. Ошеломлённой толпе он пояснил, что это наши товарищи.  

В ходе ожесточённых боёв за станцию Котон подразделение японских солдат во главе с начальником штаба 125-го пехотного полка, строем, под национальным флагом пошло в психическую атаку. За один день батальон капитана Леонида Смирных выдержал пять японских контратак, было убито 260 солдат и офицеров неприятеля, взяты многочисленные трофеи. В боях за Котон Смирных погиб от руки снайпера и посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза.   

Интересно, что переговоры о сдаче с советскими генералами от лица японского командования вёл всего лишь младший лейтенант. Старшие офицеры боялись ехать на переговоры.  

Гранаты с рисом

Рыжков наблюдал, как подошла огромная, извивающаяся змеёй колонна пленных. Японцы сдавали оружие. Алексей Николаевич удивлялся, что гранаты они завязывали в тряпки, либо держали в мешочках с рисом.

Не обошлось без провокаций. Японский солдат с белым флагом знаками показал, что рядом в распадке находится подразделение готовое сдаться в плен. Когда туда подошли наши автоматчики, японцы забросали их гранатами. Услышав взрывы, к этому месту бросились советские солдаты. Увидев мёртвых товарищей, они уничтожили противника.

Военный корреспондент наблюдал, как в лагере военнопленные шумно и весело делили варёный рис, играли в какие-то кубики, читали, пели. Даже не верилось, что ещё несколько дней назад они вели с нашей армией яростные бои. 

Сражения продолжались до 25 августа, несмотря на то, что за 9 дней до этого был передан указ императора о прекращении сопротивления.  Диверсии, поджоги, убийства наших солдат японцами происходили и позже. В нарушении договорённостей с советским командованием ими были разрушены железнодорожные и автомобильные мосты, приведена в негодность другая инфраструктура, на Хоккайдо уведены корабли и вывезено оборудование.  

Не испугались рогатого

Японское население сначала убегало в тайгу, но потом, видя хорошее к ним отношение Красной Армии, стало возвращаться в свои дома. Один старик разыграл перед полковником целую пантомиму, изображал рога на голове и дойку, прижимал руку груди и звал за собой. Офицеры думали, что кто-то из наших бойцов нанёс какой-то вред его корове. Виновных собирались отдать под трибунал. Но подоспевший переводчик объяснил, что японец просто хочет пригласить наших воинов в гости. Дома он выставил на стол все кушанья и напитки, которые у него были. Этот случай вызвал смех и запомнился надолго.  

Во всех населённых пунктах, которые проезжал Алексей Рыжков, все японские дома, телеги, велосипеды были украшены двумя флажками: белым и красным. Первый — обозначал капитуляцию, второй — приветствие советским властям. При встрече с нашими солдатами японцы низко кланялись и выражали готовность услужить. Многие выучили добрый десяток русских слов и давали пространные ответы на каждый вопрос.      

Выводы военкора

Алексей Николаевич считал одной из причин поражения Японии и Германии авторитарное воспитание, доведённое до крайнего предела: только безоговорочное подчинение и никакой личной инициативы.    

P.S.

По окончании войны в числе других отличившихся частей и соединений 79-й дивизии по приказу Верховного Главнокомандующего было присвоено наименование «Сахалинской».