«Черные тюльпаны» сахалинского гвардейца Михаила Стихарюка

Мой давний герой держится молодцом. Хотя здоровье периодически дает сбои. Стрессы, пережитые несколько десятилетий назад на Афганской войне, это как долгое эхо. Только достает, уже материализовавшись и в физическую боль, способную подолгу не отпускать. На днях, набрав его номер, приятно дивлюсь, слыша уверенный и где-то совсем еще молодецкий голос: «Все нормально, не жалуюсь, нет», — информирует он и, опережая меня, спешит поздравить с наступающим 23-м февраля, самым мужским праздником Отечества.

Скорбная роль разведчика

Военный разведчик не любит сетовать на здоровье, погоду, судьбу. Тихо радуется каждому новому дню. В свои 70 лет, перенеся сложнейшие оперативные вмешательства медиков, не замкнулся и не озлобился. Хотя некоторая перемена все же есть — еще с год назад мог заказать себе приличный бокал красного «сухаря» и неспешно смаковать его час, два. Под этот легкий аккомпанемент (наш герой родом из винной Молдавии) мы могли погрузиться на корабль воспоминаний, путешествуя неторопливо во времени. Порассуждать о чести и бесчестии, о дивной роли планеты Земля, операционная система которой словно Галактический майкрософт, множит, несмотря на нескончаемые войны, человеческое племя. И не столько для увеличения масс из плоти и утех последней (хотя многие уверены, именно для этого), сколько, говорят самые мудрые книги, для производства душ и пока непонятных нам ключей к ним. А душа — это матрица сознания...

Правда, сегодня от любимой малости — сухого вина, приходится отказываться.

— Врачи разрешают по праздникам только чарку водки, — говорит ветеран.

Он рад и сегодняшней малости совсем не потому, что большой любитель Бахуса. Просто традиция у нас такая — выпить в «красный день календаря» или когда гости.

Михаил Фомич Стихарюк, гвардии полковник в отставке. Ветеран Афганской. Родился он 6 октября 1948 года в обычной рабочей семье. Был старшим из пятерых детей. Закончил Одесское артиллеристское училище. Стремился туда с детства. После трехлетней учебы лейтенант Стихарюк — командир взвода. Затем начальник разведки дивизиона в город Висмар, ГДР. В 1970-м, после женитьбы, родилась дочь, через три года — сын. Дочь тоже станет полковником — правда, таможенной службы, сын — кадровым военным (уйдет в отставку майором). Все живут сейчас в Южно-Сахалинске.

Самая тяжелая доля выпала ему в 1980-м, когда, оставив по приказу семью на предыдущем месте службы, в Ворошиловграде (ныне многострадальный Луганск), он направляется в состав так называемого ограниченного контингента советских войск в Афганистане. В 40-ю армию, где и служит по 1982 год. Причем служба у него была совсем незавидная и запредельно редка, как и очень-очень, если можно так выразиться, горькая. Потому что чуть ли не ежедневно через его сердце проходил траурный маршрут: он отвечал за своевременную отправку на Родину воздушных бортов с телами тех, кому не судьба было вернуться живыми. Официально это звучало как-то совсем буднично: старший офицер отдела организации и комплектования. А по сути... По сути, на пару лет Стихарюк стал главным в 40-й армии, говоря гражданским языком, организатором таких бортов, их диспетчером-регулировщиком по бесперебойной работе воздушного моста в Советский Союз. Моста, с печально знаменитыми птицами, прозванными солдатами «черными тюльпанами». Именно так называли авиационные борта, на которых «груз 200»: цинковые гробы с останками советских солдат и офицеров, погибших в Афганистане. 

Интересуюсь, часто ли парни «второй раз умирали», то есть, когда самолеты с цинковыми гробами моджахеды сбивали американскими стингерами.

— В мою бытность подобного совсем не наблюдалось, — заверяет Стихарюк. — Да и стингеры, которые поражали нашу крылатую технику, американцы стали поставлять гораздо позже, если не ошибаюсь, после 1985 года. А я служил там до 1982-го.

Война без водки 

Мой собеседник замечает, что в его бытность в Афгане был сухой закон.

— Местное мусульманское население алкоголь на дух не переносило. Да и наши командиры были против «поддержки» алкоголя, — вспоминает Михаил Фомич. — Хотя стрессы испытывали постоянно, и когда кто-то из сослуживцев возвращался в Афган из отпуска в Союзе, то мог провезти пару бутылок водки. Но это — что слону дробина. Доставались жаждущим капли, потому что в желающих недостатка не наблюдалось.

Спрашиваю, а все ли возвращались из краткосрочного отпуска домой? В ответ слышу, что лично ему не известны факты дезертирства.

— Еще в Афгане у наших солдат и в помине не наблюдалось дедовщины. Не до того, когда почти каждый день стычки с моджахедами, открытые бои и на земле, и в воздухе. Из всего этого вырастали теплые, человеческие отношения, как среди солдат, так и среди офицеров. Сплоченность, взаимовыручка потрясали, — вспоминает мой герой. — Нередко был свидетелем такой картины: «вертушка» доставляет партию раненых, санитары бросаются к первым, чтобы оказать помощь и слышат в ответ мол, мы потерпим, там вот более в помощи срочной нуждаются ребята, вы сначала им помогите... Такие искренние порывы ребят пробирали до глубины души. У самого невольно наворачивались слезы на глаза. Непоказное армейское братство только там, на Афганской войне, и наблюдал...

Помолчав, Михаил Фомич добавляет:

— Товарищеские отношения, дружба — реально сплачивали. Случалось — навсегда. Потому что у некоторых ребят земная жизнь до обидного короткой оказывалась...

Стресс в глазах 

Тут же спрашиваю, а не занижены ли были цифры наших реальных потерь в Афгане. Такие слухи ходили всегда.

— Нет. По моей личной статистике, в первые годы войны в месяц косили по 35-40 наших воинов. В год получалось примерно под 350... За два года я проводил домой в цинке около 700 человек «грузом 200» домой. Возможно, потом, когда я уже покинул Афган, потери возросли, потому что с 1979 по 1989 годы, что продолжалась война, по официально подтвержденным данным, погибло около 15 тысяч человек. Никого, заметьте, на чужбине не бросали — как бы там ни было, а прах каждого возвращали домой.

Рассказываю, что читал, как родные, вопреки запрету, вскрывали цинковый гроб и очень редко, но якобы бывало, что в нем либо вообще не обнаруживали останков, либо оказывалось тело чужого мальчишки...

— В мою бытность подобного не припомню. Старался контролировать этот печальный процесс полностью от стадии вскрытия в морге, последующих операций, когда тело зашивали, мыли, одевали во все новое вплоть до укладки в цинковый гроб, который, в свою очередь, помещался в деревянный ящик. Когда же взрывом уничтожали тело солдата или офицера, всегда старались собрать то немногое, что оставалось от плоти, и бережно уложить в последнее цинковое пристанище. Подобные жуткие случаи на войне случались нечасто, во всяком случае, в мою бытность в 40-й армии.

Николай Фомич говорит, что практически каждый помимо стрелкового оружия, на всякий случай носил с собой гранату.

— И у меня ведь тоже были пистолет и «лимонка» потому что хорошо знал: в плен живым сдаваться нельзя — ждут страшные предсмертные муки. Лучше уж тогда подорвать себя (в идеале — с кучей моджахедов), — говорит ветеран-афганец. — Очень мало пишут о судьбе советских военнопленных в Афганистане. Как раз потому, что была она просто ужасна. Ведь душманы старались не убивать сразу обреченных на смерть военнопленных. К редким «счастливчикам» относились те, кого хотели обратить в мусульманскую веру, обменять на кого-нибудь из своих. Но большинство ждали изощренные пытки и издевательства, от простого описания которых волосы белеют. Ислам якобы гарантирует попадание в мусульманский рай тем, кто замучает до смерти неверного. Это еще и очень сильное средство психологической войны. Зверски изуродованные тела советских военнопленных и то, что от них оставалось, должны были служить устрашением противника.

Изощренные изуверства моджахедов не знали границ: у ребят отрезали уши, носы, гениталии, вспарывали животы и выпускали наружу кишки, отрубали головы. Если пленяли много человек, издевательства проходили на глазах остальных приговоренных. Однажды пропала целая колонна грузовиков с водителями: 32 солдата и прапорщик. Только на пятый день десантники нашли то, что осталось от захваченной колонны. Расчлененные и изуродованные фрагменты человеческих тел валялись повсюду, припорошенные толстым слоем пыли. Жара и время почти разложили останки, но пустующие глазницы, отрезанные гениталии, вспоротые и выпотрошенные животы, даже у непробиваемых мужиков вызывали состояние ступора и шока. Оказалось, несчастных пленных ребят водили связанными по кишлакам в течение нескольких дней, чтобы «мирные» жители могли колоть ножами обезумевших от ужаса молодых и абсолютно беззащитных. В конце концов, полуживых истерзанных ребят забросали камнями, после чего за дело взялись вооруженные душманы.

Подобных случаев на войне было немало. Так что формировать «груз 200» было ох как непросто. Отсюда и нескончаемые стрессы, и неизбывная грусть в глазах Фомича.