Главный музей Сахалина пережил два «покушения» и отмечает юбилей

Он распахнул свои двери для жителей освобождённой Тоёхары, будущего Южно-Сахалинск, 75 лет назад. В летописи этого учреждения, известного не только в России, но и за рубежом, дата эта весьма значима — ведь начинать деятельность во многом приходилось с нуля. Небольшой экскурс в этот отрезок истории мы совершим вместе с заместителем директора музея по научно-исследовательской работе Виктором Щегловым.

Экспонаты национализировали

Точкой отсчёта принято считать приказ начальника Южно-Сахалинского областного управления по гражданским делам Дмитрия Крюкова от 11 мая 1946 года об открытии для обозрения областного краеведческого музея в том самом здании японской постройки, где он располагается и сейчас. Некоторые считают, что раньше там была резиденция губернатора провинции Карафуто, но мнение это ошибочное. Японцы возвели его именно как музей. Национализировали его сразу после окончания Второй мировой войны и освобождения южного Сахалина и Курил, в ноябре 1945 года.

Поначалу в нём бок о бок работали как наши, так и японские сотрудники, в том числе и последний японский директор Ямамото Тосио. В собрании музея осталась небольшая часть национализированных японских коллекций. Она и была представлена первым посетителям.

— Перед открытием стояла задача принять всё хозяйство, которое было достаточно большим и находилось в удовлетворительном состоянии, что зафиксировано в документах, — рассказывает Виктор Щеглов. — Потом нужно было разобраться в экспонатах, перевести японские надписи на русский язык. Ну и конечно, провести предварительную идеологическую и научную обработку всего, что имелось.

Первым советским директором музея стал 41-летний Сергей Кравченко, имевший высшее образование. Дипломы также были у двух историков, географа, ботаника, зоолога и геолога.

С июня 1946 года началось создание новых отделов и новых экспозиций. В частности, это был отдел истории освоения Южного Сахалина русскими, борьбы против японского вторжения и освобождения острова Красной Армией, а также отдел богатств Сахалина и освоения их социалистической промышленностью. Они сформировались в течение двух лет. Сотрудники стали составлять путеводитель на русском и японском языках. Гражданское управление установило вокруг музея ограду, а для будущих экспозиций привезли японское обмундирование и трофейное оружие.

В дальнейшем музей официально стали именовать Государственным Южно-Сахалинским музеем, он должен был финансироваться из Москвы, из республиканского бюджета РСФСР. Штат составил 40 человек.

Финансирование в первые послевоенные годы шло достаточно хорошо. Исключение составляла только статья расходов на приобретение экспонатов. Поэтому в 1948 году пришлось отказаться от покупки клыка мамонта и других представляющих интерес объектов.

— Были планы в дальнейшем создать сеть музейных филиалов в районах, в частности на полуострове Крильон, в Поронайске и Южно-Курильске. Но эти проекты не воплотились в жизнь, — вспоминает Виктор Владиславович. — С конца 1948 года началась системная работа по организации научной и просветительской деятельности. Стали появляться научные публикации, составляться планы будущих экспедиций по острову. Стоит также отметить, что первый советский директор Сергей Кравченко впервые составил общие карты Сахалина — геоботаническую, почвенную, геологическую. Его подчинённые начали паспортизацию памятников воинской славы.

Слабым местом музея долгое время оставалось отопление. Точнее — практически полное его отсутствие. Нормальная система для обогрева там появилось только в 1953 году.

Выкрутасы цензуры и человеческий фактор

В первые пять лет работы музея выявился системный недостаток, сотрудники не умели грамотно проводить инвентаризацию музейных фондов, страдала их сохранность. Отчасти это объяснялось отсутствием отопления. Но были и другие факторы, человеческие.

— При изучении архивов нас нередко удивляло, с какой лёгкостью подчас происходил обмен или прямая передача фондов сахалинского музея в другие организации, точнее — в музеи и научные институты в центре страны, — рассказывает Виктор Владиславович. — Иногда при этом от нас уходили уникальные предметы.

В архивах сохранилась запись о том, как при передаче коллекции «Культура и быт японцев» в Институт этнографии туда случайно затесались и безвозвратно ушли уникальные предметы — печать и штамп Карафуто и айнская ритуальная лопатка икуниси.

Немалый урон фондам музея, как свидетельствуют документы, нанесла деятельность Сахалинского отделения управления уполномоченного Совета министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати, проще говоря — цензуры. В мае 1952 года старший цензор этой структуры изъял и передал в госархив большую коллекцию фотографий и карт японского периода Карафуто. Все они попали в список «нежелательных». Тогда же были уничтожены хранившиеся в музее картины «Эксплуатация айнов японцами», «Снятие погранзнака на Сахалине», «Японцы едут на оленях» и другие.

Дискуссии вокруг айнов

После ухода директора Сергея Кравченко в ноябре 1949 года начался неспокойный период. Перед этим, в сентябре того же года в музей с проверкой нагрянула Главная инспекция комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете министров РСФСР. Московские гости посчитали, что основным недостатком в работе является тот факт, что в этнографическом подотделе большое внимание среди народов Севера уделено айнам. Это отвечало духу того времени, — объясняет Виктор Щеглов — официальная позиция властей была такова, что айны — это практически исчезнувший народ, полностью ассимилировавшийся с японцами, вобравший их культуру и менталитет, утративший самобытность, а потому не имеющий будущего.

Научный сотрудник музея Борис Жеребцов, напротив, считал, что у этноса на Сахалине есть все основания для возрождения. Собранные им в ходе экспедиций коллекции по материальной и духовной культуре айнов сегодня составляют золотой фонд областного краеведческого музея.

Сергея Кравченко на посту директора сменил Жеребцов, а его Евдокия Елина, направленная на Сахалин по решению ЦК партии из Иркутска после окончания партшколы. Она пробыла на своём посту 13 лет.

С её приходом стал формироваться новый коллектив, несколько оживилась научно-исследовательская работа. Но при этом не решались такие проблемы как обновление и модернизация экспозиций — не хватало людей. От этого, как указывают документы, снизилась посещаемость музея, не уделялось достаточно внимания массовой и просветительской работе. Серьёзные проблемы оставались в сохранности и учёте. Из фондов могли, например, выдать сапоги по разрешению дирекции. Во многом эти проблемы объяснялись кадровой политикой. Сотрудники занимались склоками, писали друг на друга доносы. Директор Елина часто опускалась до выяснения личных отношений.

Насчёт точной даты открытия музея у историков нет единства — есть версия, что свои двери он мог распахнуть 28 апреля, а не 11 мая 1946 года.

Найденные и утраченные следы эпох

В 1955 году в музей после окончания отделения археологии Ленинградского государственного университета пришла работать Валентина Вязовская. Она первой в коллективе начала вести научные исследования по археологии, этнографии, много сделала для совершенствования фондовой работы. Одно из главных её достижений — находки во время экспедиции на север — там, недалеко от Ноглик, она обнаружила комплекс Имчин I, и его исследования показали — история Сахалина древнее, чем считалось до этого.

Ещё одна заслуга этой женщины — пополнение фондов музея коллекциями, которые собирали японские археологи Кимура Синроку и Вада Бундзиро, а также Борис Жеребцов. Долгое время коллекция хранилась в Сахалинском комплексном НИИ, ставшим потом Институтом морской геологии и геофизики (ИМГиГ). Её намеревались отправить в Ленинград, в музей антропологии и этнографии. В декабре 1961 года Вязовская вывезла коллекцию в музей. А 10 дней спустя, как свидетельствуют архивы, склад, где хранились экспонаты, сгорел…

В 1953 году после закрытия Александровского городского музея, (первого русского музея на острове, основанного неравнодушными жителями), все имеющиеся там коллекции передали на постоянное хранение в областной краеведческий музей. Но дошли они не в полном составе. Кроме того, во времена японской оккупации (1905 и 1920–1925 гг.) при невыясненных обстоятельствах в Александровске безвозвратно утратили ценнейшие коллекции по культуре аборигенов, палеонтологические образцы и другие экспонаты.

Нынешнее здание музея в традиционном японском архитектурном стиле «тэйкан-дзукури» — «императорская корона» — власти губернаторства Карафуто построили в 1937 году на пожертвования населения 

Призрак развитого социализма и онкологии

Краеведческий музей за свою 75-летнюю историю один раз мог поменять своё расположение и один раз — утратить свою неповторимость.

Архивы зафиксировали попытку передать его здание под онкологическое отделение в 1955 году. Тогда председатель облисполкома Леонид Кузик подготовил в обком КПСС письмо с таким предложением. Основой для этого решения было резко отрицательное отношение к музеям и культуре вообще тогдашнего руководителя страны Никиты Хрущева. За музей вступились не только его работники, но и представители интеллигенции, военнослужащие. В обком и Москву полетели письма с протестами. В результате отыграли назад.

Второй раз угроза музею исходила от первого секретаря обкома КПСС Павла Леонова, отличавшегося нелюбовью ко всему, что напоминало о японцах. Происходило это на фоне активной работы представителей московских музеев и исследовательских институтов по выявлению, описанию и сохранению наследия соседней страны. Здание музея японской постройки предложили взять под государственную охрану. Об этом из столицы пришли письма в адрес Управления культуры облисполкома. Но даже это не остановило Леонова. По его команде институт «Сахалингражданпроект» стал разрабатывать проект реконструкции , чтобы из японской постройки превратить краеведческий музей в типичное здание периода развитого социализма. Возможно, так бы всё и произошло, но в 1978 году Павла Артёмовича перевели на другое место работы — в Калининскую область (ныне Тверскую).

Эпоха Латышева

 Долгожителем среди всех директоров музея стал Владислав Латышев. Он проработал с февраля 1975 года по февраль 2003 года.

Он вспоминал, как ему устроили небольшой экзамен — привели в кабинет к секретарю обкома Терентию Селявскому. Тот задал несколько вопросов по десяти пунктам Программы мира, принятой на ХХII съезде КПСС. Ответы удовлетворили. Потом он поинтересовался, был ли Латышев в оккупации во время войны. Тот ответил что был — жил в Одессе, и когда город освободили, ему было 5 лет. Но секретарь обкома решил перепроверить и послать запрос в Одесский обком партии. Потом сказал: «ладно, мы тебя возьмём, а если что — выгоним».

Хозяйство к тому времени было в запущенном состоянии. Да и отношение к музею было как к филиалу отдела пропаганды обкома КПСС. В основном сотрудниками были женщины. Латышев стал разбавлять коллектив мужчинами. Это дало эффект — сотрудницам стало неудобно в их присутствии постоянно краситься и точить лясы (это вошло у них в привычку и занимало большую часть рабочего времени). Начали вести учёт по настоящему — появились карточки, научные паспорта экспонатов, планы поездок по области.

В конце 70-х — начале 80-х коллектив был уже работоспособным. Из затхлого просветительского учреждения музей стал превращаться в научно-исследовательское. Началась системная работа — в полях, с документами других институтов, пополнение экспозиций и запасников музея.

— Работы сахалинцев всё чаще появлялись в научных журналах под грифом ИМГИГа — договорились об этом с его директором. В те годы пробиться в центральное научное издание с периферии было сложно, — отмечает Виктор Щеглов.

В 1978 году состоялась значимая и масштабная комплексная историко-археолого-этнографическая экспедиция с юга на север — до Александровска и Ноглик. Самыми удачными в научном отношении оказались сборы, проведённые в заброшенном нивхском селении Малое Уанди в Александровск-Сахалинском районе. При обследовании находившихся там построек и культовых мест собрали уникальную коллекцию по материальной и духовной культуре нивхов, она включала в себя 110 предметов этнографии (в их числе — документы из архива охотника-нивха Анма). После детальной обработки они поступили в основной фонд музея. Часть предметов позднее включили в постоянно действующую экспозицию.

Для первых посетителей музея билет стоил два рубля, групповая экскурсия обходилась в 25 рублей. Ученики платили один рубль, военнослужащие могли проходить бесплатно.

Фото предоставлено Сахалинским областным краеведческим музеем.