Певец Трофим назвал Сахалин началом России накануне концерта 10 сентября

— Ты не в первый раз приехали на Сахалин?

— Не в первый и даже не во второй. Я еще в 1988 году был здесь с концертом. Я понимаю, что для сахалинцев остальная Россия — это материк, но я воспринимаю Сахалин как начало России, потому что отсюда встает солнце, отсюда начинается день. Здесь мы граничим с Тихим океаном. Это, честно говоря, трепет внушает: вот ты летишь, а вот начало твоей великой страны.

— Какие впечатления у тебя вызывает Сахалин, какие эмоции?

— Когда мы приезжали при Советском Союзе, я помню, что в магазине была только красная икра, клешни краба и водка. Больше ничего не было. Сейчас уже цивилизация. Что осталось от Советского Союза? Это ощущение временщичества — как будто люди зашли на дня два-три и никак не обустраивают свою жизнь. А сейчас в России началось другое: люди стали обустраиваться. Они понимают, что они здесь живут и они здесь будут жить долго, будут жить здесь их дети. И вот они начинают это место облагораживать. Здесь возрождается японский колорит, японо-корейский — это тоже здорово.

— Есть что-то, что тебя радует, что осталось после Советского Союза?

— Конечно. Остатки советского образования.

— Гастрольная география у тебя достаточно широкая. Можешь назвать места, в которых тебе комфортно, в которых тебе, может быть, хотелось жить? Кроме Сахалина, конечно.

— Я патриот Москвы. Город все меньше и меньше похож на ту Москву, в которой я родился и вырос. Я понимаю, что это, наверное, судьба всех больших мегаполисов. За исключением Рима. В Риме, вот если бы ты родился в XVI веке, а тебя сейчас разбудили, то мало бы что поменялось. Все та же архитектура. У нас такого отношения нет. Наверное, так и должно быть. Так что я патриот Москвы. А еще места, которые мне нравятся… Меня убил совершенно Оймякон. Само осознание того, что на 3,5 тысячи км нет вообще ничего, кроме медведей, рыбы, которая тебя не боится. Ты плывешь по озеру на лодке, а рыба даже не уплывает. Пейзажи все время меняются — и горы, и тайга, и тундра. Все это сразу. Ты попадаешь в какой-то нереальный мир.

— Вернемся к творчеству. Скажи, у тебя первостепенно приходит текст, слова или музыка?

— Оно все сразу. И музыка, и слова, и аранжировка.

— Что является вдохновением, музой? Бывают же разные состояния души?

— Никакого вдохновения не существует. Бывает так, что пишется. Как-то раз мы поехали отдыхать на Сардинию всей семьей. Казалось бы, сиди и отдыхай. Нет, мне поперло. А иногда бывает творческий отпуск.

— Приходилось ли тебе писать тексты, песни, музыку под заказ?

— В начале карьеры много такого было. Была песня для рекламы мехового салона. Еще была песня про контрразведчиков. Режиссер попросил написать меня, а я с ними вообще никак. Он дал мне пару персонажей. А мне, чтобы песню писать, надо знать, о чем писать. А как можно с контрразведчиками разговаривать? Пришлось самому выдумывать, но вроде попал.

— Хотелось бы узнать историю происхождения народного хита про шашлычок и коньячок. Мне кажется, что все этот хит знают, все его напевают. И не только в южной части России, но и здесь его поют. Как появилась эта песня?

— Мы приехали в Сочи, и одного из участников нашей группы пробило на воспоминания. «Вот здесь стояла бочка, а вот здесь наливали коньяк, а здесь познакомился с какой-то девушкой», — ностальгия такая. И у меня вдруг пошло, вот Сочи того времени.

— Здорово. Скажи, а ты можешь сформулировать несколько главных тем, идей, которые ты транслируешь в своем творчестве?

— Я же не агитатор. Я долго пытался разобраться, что такое творчество. Это отчаянные попытки человека найти какую-то гармонию с мирозданием, потому что мы существуем в мире диссонансном. Это неосознанные попытки, когда человек пишет стихи, музыку. Или, когда он берет кусок глины и начинает что-то лепить из него, или, когда он просто строгает дерево, и из этого получается что-то. Это все — поиск соответствия себя в этом времени, в этом пространстве. Попытки осознания себя. Так что какой-то сверхзадачи нет, трансляции тоже нет. Это то, что касается меня и вселенной. Находит это отклик в ком-то — слава Богу.

— Расскажи, наверняка есть какая-то веселая, казусная история, связанная с гастролями или с концертами — то, что не забывается?

— Очень мне понравился концерт, один из последних. На Камчатке был пробег, участники которого стартовали на собачьих упряжках. Нас пригласили выступать, у нас живой коллектив, а выступление на улице, где -7 градусов. Нам на сцену направили какое-то немереное количество тепловых пушек. Минус семь, еще ветер. Я вышел на сцену и понял, что построить ничего нельзя. Вокруг еще люди на собачьих упряжках. Я себя ощущал сумасшедшим шаманом в окружении постмодернистского оркестра. Но всем, вроде бы, понравилось. Мы даже устроили два барабанных соло, потому что зрителям очень понравилось.

— Вы всегда играете вживую?

— Да. Когда ты выступаешь под фонограмму, это как-то все не по-настоящему.

— Поговорим немного о личной жизни. Как много получается уделять времени семье?

— Сейчас проще. Много времени получается уделять. Сейчас концертов значительно меньше — таких, которые туром идут. У меня сейчас, наверное, самое счастливое время в моей жизни, потому что я общаюсь с близкими людьми, с родными людьми. Они потрясающие — и дочка, и сын, и жена. Здорово, что они есть.

— Твои дети имеют отношение к творчеству? Я знаю, что дочка Елизавета участвует в разных вокальных проектах. Дочь идет по пути отца?

— О чем говорить? 14 лет человеку. Она певица, она музыкант. Есть певцы, которые всю жизнь учатся вокалу, а есть певцы, которые с рождения поют. Она из таких. А сын пытался осуществить мою мечту, пробовал себя в кино, но вынужден был довольствоваться карьерой барабанщика.

— Твой статус, твоя известность, твое положение в обществе помогают твоей дочери? Может быть, принимать участие в каких-то проектах — например, музыкальных?

— Ни в коем случае. Человек может добиться чего-нибудь в своей жизни, только когда он находится в равной конкуренции со всеми остальными.

— В твоей жизни есть семья, есть творчество, а хобби есть какое-то?

— Есть. Я коллекционирую холодное оружие.

— У тебя есть мечта? Может быть, где-то побывать, что-то сделать?

— Мечта у меня одна — чтобы мои дети и их дети как можно меньше зависели от тех, кто принимает какие-либо решения. Я мечтаю, чтобы они были самостоятельными.