Выжившие: история о том, как сахалинцы в лихие девяностые не отчаялись

— Хозяева, дома есть кто?, — в дверь постучали местные  электрики. Мужики пришли, чтобы обрезать провода за неуплату.

Обесточивать, конечно, не стали, вошли в положение чисто по-человечески.

— Я бы с радостью все долги оплатила, — сказала непрошеным гостям доярка Наталья. — У меня двое деток, зарплату совхоз нам задерживает как полгода. Все только на бумажных квиточках…

В животе урчало, растущему организму очень хотелось чего-нибудь вкусненького. На конфетки мы с сестрой и не надеялись, были рады обычному кусочку рафинада.

— Ну что, пойду в магазин, — сказала с печалью мама, вооружившись авоськой. — Будем печь лепешки. Муки надо прикупить, сахара и масла подсолнечного.

К счастью, продукты в деревне давали под запись, заносили все в клетчатую тетрадку. Долг, естественно, приходилось возвращать в срок, как только родителям давали редкий аванс.

Заглянув в холодильник, кроме молока на нижних полках и куриных «ножек Буша», торчавших из морозилки, детские глаза больше ничего не нащупали. Все остальное созревало в палисаднике, да в поле. Неожиданно к нам заглянул дядя Коля.

— Заразы, свет обещали обрубить! К вам тоже приходили? Как говорится, обхитрим этот «Энергосбыт», — выдал дядька.

К этой мере в «девяностые» были вынуждены прибегнуть многие. Сельчане проделывали иголкой в счётчике очень тоненькое отверстие, вставляли туда проволочку. Вуаля! Зловещий маятник останавливался, цифры не бежали вперёд, оставались на прежнем месте. Другие умельцы, лишившиеся света, накидывали на электрические провода свои снасти.

Баш на баш

Сложный период после развала СССР деревенские перенесли гораздо легче, чем городские. Выручало собственное хозяйство. Все уже забыли, как выглядят бумажные деньги, потому пришлось перейти на бартер. Ту же картошку можно было обменять на уголь. Благо, что с разреза «Солнцевский» у нас были знакомые камазисты. Ну, как знакомые: на дорогу выходили, тормозили автостопом.

— Ну, что, сколько тебе надо, Петрович? — спросил водила большегруза у моего отчима Геннадия.

— Да чтобы на зиму хватило. Одними ж дровами то печь не протопишь, жар не держат, — замешкался хозяин. — Десять тонн давай!

— С тебя десять мешков картохи!

Бартер «10 на 10» сложился удачно. Камазист привез с разреза обещанные десять тонн угля, получил взамен обещанные десять мешков картофеля.

— Бери лопату, — скомандовал мне отчим. — Тебе партийное задание!

По его взгляду понял, что засучить рукава придется мне, чтобы не расслаблялся, стойко преодолевал все тяготы деревенской жизни.

— Е-мое, да я и за неделю столько не перекидаю!

Глаза боятся, а руки делают. За три дня угольник был забит до отказа. Каждый раз, оттуда выходя, походил на шахтера, все лицо и руки приобретали черный загар, его приходилось тщательно смывать куском хозяйственного мыла. А ещё моего товарища Борьку обещали пустить под нож. Страх переполнял от одной лишь мысли, что возмужавшего поросенка подадут на стол. Эх, когда он умилительно хрюкал и визжал, чесал ему за ушком, даже Ельциным называл ласково, еще не вдаваясь в смысл жесткой политики пропитания.

— На-ка паяльную лампу, выжигай щетину!

— Кому?

— Не мне же! Борьке!

— А ему больно не будет? — спросил я робко.

— Ему уже все равно. Вон на двери уже остывает. Ты пойми, Игорек, мясо нам послано свыше на пропитание, так заведено, — пытался меня утешить отчим. — От «ножек Буша» уже воротит. Сейчас колбасы из кишок наделаем, да сала в банках насолим!

Сдавали бутылки за копейки

Возле сельмага Медвежья возникло столпотворение, народ пришел сдавать бутылки. Мало-мальски, но копеечку в условиях массовой нищеты небольшую за это получали. Пункт приема стеклотары просуществовал еще несколько лет после распада СССР. Потому и сам решил заработать свои первые рублики, кое-что в магазине села Краснополье присмотрел. Как говорили знающие: в стране победившего социализма человек действительно защищен — если нет денег, можно всегда пойти и сдать бутылки.

— Со сколом не принимаем! — прокатился эхом голос из пункта приема. Обошел в Медвежке все помойки, заброшенные стройки, злополучные места. Так и набрал несметные богатства — бутыли от газировки, прозванные «чебурашками», и пивные от «Жигуля». Мойка с ершиком была успешно проведена в оцинкованной ванне, в ней сестренку обычно купали, но родителям об этом тогда не сказал ни слова — секрет фирмы. За сдачу стеклотары выдали много купюр, часть из них сразу же отдал маме, чтобы хоть немного с долгами расквитались.

— Откуда? Украл? — выпытывала меня мать.

— Не крал! Ларьки с мафиозниками Углегорского района не палил. Клад рядом, он под ногами… Да бутылки я в деревне собирал, мам. Можете не искать, в округе их уже не сыщешь.

С остальными деньгами отправился в сельмаг Краснополья. На стене красовался классический шестиструнный инструмент. Гитара давно покрылась слоем пыли, ожидая первого хозяина.

— Будьте любезны, заверните! — попросил я продавца.

— Тебе денег то хватит, малой? — ухмыльнулась  женщина за прилавком.

— Разумеется, мадам! И коньки вон те коричневые дайте, пожалуйста!

Оставалось еще на килограмм карамелек со сливовой начинкой. Карамельки от радости были уничтожены еще в день покупки, задолго до прихода домой. Раздал, как говорится, направо-налево. А вот гитару не осилил, только пальцы стер в кровь.

Куда удачнее дела складывались с коньками. С приходом зимы не вытерпел, напялил их на ноги, решил испытать инвентарь прямо возле нашего подъезда двухэтажных Черемушек. Обернулось все тем, что попросту подвернул ногу, летел лицом в снег. Впрочем, ушибы не отбили желания стать конькобежцем. Как только река Дубовка дошла до нужной кондиции, начал учиться правильному скольжению через сотни падений. Опыт — дело наживное.

Не сломались

Несмотря на то, что в краснопольском совхозе в девяностые годы воцарилось безденежье, как и во всех хозяйствах страны, труженики не спешили увольняться. Жить было можно, если осторожно: где молока бесплатно возьмешь, где говядинки подкинут, иногда комбикорм подворачивался. Как только заканчивались запасы домашней картошки, возле овощехранилища села Медвежье колхозные трактористы частенько вываливали из телеги фуражный картофель. На пиршество очень быстро, пока не перемерзли резаные клубни, слетались  деревенские, ничего в этом зазорного не видели, у всех было личное хозяйство. Впрочем, лично даже я в качестве эксперимента жарил на сковороде обрезки, на том самом пальмовом масле из гуманитарки, которую однажды всем подбросили соседи из Японии. Сладковатые на вкус кусочки под соленую горбушу заходили хорошо.

В смутные времена мы обзавелись парочкой свиней, десятками кур да кроликов. На помощь государства никто не надеялся. Несмотря на то, что вокруг балом правил криминал, люди жили в предчувствии перемен, когда сбережения обесценились, научились экономить. А еще готовили суп из бульонных кубиков, добавляли воды в «Инвайт», дурачась перед друг другом цветными языками, сами пекли хлеб, стирали пакеты, использовали их до последнего, ходили в гости. От всех трудностей все только выиграли — стали сильными и смекалистыми.