Рассказывающие истории

«Зрительский клуб».

Нашему культурному обозревателю посчастливилось попасть на три спектакля, которые привезли московские гости: «Около музыки», «Пушкин. Повести Белкина», «Толстой: Детство. Отрочество. Юность». Постановки похожи по формальным признакам: в их основе лежит художественное произведение, на сцене нет декораций, актёров неизменно двое. Живое общение с залом стало особенностью каждого из спектаклей, правда происходило оно по-разному. И в зависимости от того, как именно актёры взаимодействовали со зрителями, складывалось порой впечатление о действе.

Начнём с того, что на остров приехал не совсем Театр РОСТА, а его ответвление — «Зрительский клуб». Да и постановки привёз не классические, а новый жанр сторителлинг (в переводе с английского — рассказывание историй. —Прим. ред.). Актёры на сцене больше рассказывают какой-то сюжет, чем показывают его, потому не нуждаются ни в костюмах, ни в декорациях. Хотя постановка достаточно пластична, чтобы в ней нашлось место для импровизации, спектакли «Зрительского клуба» по структуре ближе к академическому театру. Так не кажется из-за слома «четвёртой стены»: актёры обращаются к залу по ходу постановки и ждут ответа. Более того, именно в ответах зрителей заключена изюминка формата.

«Около музыки».

Первый спектакль показался наиболее детским, хотя рассказы Нины Дашевской, которые легли в его основу, затрагивают взрослые темы. Проблема была в другом. Раз в семь минут актёры ставили сценическое действие «на паузу» и выходили в зал, чтобы задать зрителям вопросы: например, как звучит бессилие, с каким природным явлением можно сравнить звучание такого-то имени? Затем, получив ответ, они возвращались на сцену и продолжали играть. Такие внезапные вставки, напоминавшие элементы психотерапевтической практики, нарушали целостность рассказов.

С оригиналом Дашевской режиссёр Николай Дручек особо не работал — рассказы из сборника «Около музыки» прозвучали со сцены дословно. Один из двух актёров на сцене, Аркадий Черкашин, вёл повествование от первого лица главного героя, а второй, Валерий Кукушкин, играл всех остальных персонажей, которые встречались в сюжете. Актёрская игра была на высоте, Валерий перевоплощался настолько правдоподобно, что не возникало вопроса, за кого он говорит в тот или иной момент. Если бы постановка включала в себя только выразительное чтение детских рассказов двумя прекрасными актёрами, то, уверена, не потеряла бы в качестве.

«Пушкин. Повести Белкина».

В спектакле «Пушкин. Повести Белкина» режиссёр смог грамотнее совместить театральный формат с элементами живой беседы: действие не прерывалось в неподходящий момент, а обсуждалось постфактум. Сначала одни актёры играли рассказ из сборника «Повести Белкина», потом другие актёры спускались к зрителю, чтобы задать уже более сложные вопросы. Например, такой: если бы герою «Метели» поставили памятник, из какого материала его бы сделали? Соответственно, и ответы были интереснее, и зал участвовал в обсуждении активнее.

«Пушкин. Повести Белкина» показал жанр сторителлинга во всей полноте. Актёры-рассказчики не шли по тексту классика, а пересказывали знакомые сюжеты простым языком. Порой они делали отсылки к современной массовой культуре — например, к мемам. Порой останавливались, чтобы объяснить детям значения незнакомых понятий, таких как «станционный смотритель». Также поразила блестящая актёрская игра рассказчиков. Можно с выражением читать, а они с выражением говорили, двигались, даже дышали — и зрители ловили каждое слово.

Важно подчеркнуть, что юные зрители оценили постановку выше, чем старшее поколение, которому с непривычки оказалось сложно слушать Пушкина в таком вольном переложении. Те, кто не был готов ко встрече с жанром, не вернулись в зал после антракта. К чести актёров, стоит отметить, что пропажа половины зрителей их не смутила. После спектакля режиссёр Николай Дручек выразил благодарность сахалинцам за честность и уважение — за смелость уйти. Он признался, что не впервые встретил подобную реакцию на своё творение.

«Толстой: Детство. Отрочество. Юность».

Спектакль-читка не претендовал ни на сюжетную целостность, ни на попытку переложения классики. Все прочитанные зрителю фрагменты текста имели лишь идейную связь — тему смерти. Режиссёр совместил сцены из трилогии, цитаты из рассказов иных авторов и фрагменты из мультфильмов. Такая смесь помогла в полной мере раскрыть заданную тему, но разорвала связь между жанром сторителлинга и театром. Постановка походила на нечто среднее между терапевтической беседой и лекцией: вопросы вроде «Что вы чувствуете, когда думаете о смерти?» перемежались с вопросами «Что вы знаете о Дне мёртвых в Мексике?»

С одной стороны, беседа с залом, которая составила основную часть спектакля, вышла крайне интересной. Взрослые делились личными историями, болью и страхом. Дети рассуждали на сложные темы и, покидая зал, обнимали актёров, как добрых друзей. Хотя бы ради такого ценного опыта школьникам стоило посетить театр. С другой стороны, Лев Николаевич Толстой отошёл на дальний план и перестал казаться нужным для диалога.

Сложно выдать какое-то однозначное впечатление о творчестве «Зрительского клуба», поскольку каждая постановка была восхитительна по-своему, но при этом чем-то разочаровывала. Главное, что смогли сделать актёры театра, — побудить зрителя к диалогу, в первую очередь, с самим собой. Если художественная задача режиссёра заключалась лишь в этом, можно считать эксперимент удавшимся. Не все были готовы ко встрече с новым форматом театрального действа, но все, кто досидел до конца, не пожалели потраченного времени. Театр не перестаёт удивлять даже искушённых и до сих пор старается быть актуальным.