Молоканин из Карса
Годы, проведенные в Турции, помогли нашему герою выучить местный язык, но не лишили русского духа
Место рождения – Турция
В содержательной жизни Николая Тимофеевича Самарина было одно интересное событие, которое он с улыбкой вспоминает и сейчас. Августовским днем 2004 года к нему, главе сельской администрации села Соловьевка Корсаковского района, прибыло трое мужчин. Они представились сотрудниками турецкой фирмы, которая будет сооружать жилье для работников строящегося завода СПГ. Двое из них по-русски не говорили, третий сильно коверкал слова. Однако Николай Тимофеевич понял их просьбу. Мужчины просили найти для них помещение, в котором можно было бы временно разместиться, пока в Пригородном, где возводится завод СПГ, построят жилье.
Николай Тимофеевич повел их к конторе бывшего зверосовхоза «Соловьевский». Контора была обшарпана, в здании вырваны батареи отопления, окна, двери. Вырывали их со злостью, словно сгоняя обиду на конторе за то, что совхоз приказал долго жить. Гости посмотрели, поморщились, поговорили между собой и отказались от такого предложения. Зачем им помещение, на восстановление которого потребуются огромные затраты…
Тогда Николай Тимофеевич пригласил их в свой кабинет, попросил сотрудницу, чтобы подали чаю. И тут неожиданно гости остолбенели: хозяин кабинета заговорил с ними на турецком языке. Его словарный запас и выговор были вполне достаточны для содержательного общения. Слегка опомнившись, приезжие враз оживились. Он показал им паспорт, место рождения: Турция, Карсская область, село Атчилар. Их радости не было предела, как будто они встретили близкого родственника. Тут же было принято другое решение: помещение они отремонтируют быстро и безвозмездно. Вскоре ремонт был завершен на удивление всему селу. Впоследствии в здании разместились соответствующие поселковые социальные учреждения. Конечно, было более чем удивительно найти на краю света человека, который родился в Турции, вырос в Советском Союзе. Кто он? Как он там оказался?
Шесть мечетей и десять библиотек
А предыстория его рождения такова. В царской России были так называемые молокане – люди, которых недолюбливали власти – и церковная, и светская. Они жили своей отдельной общиной, по своим правилам и законам Божьим, верили в Иисуса Христа, в Бога, но попов не признавали, не соблюдали церковных обрядов, и, следовательно, церкви ничего не платили. Поэтому, гонимые и светской, и духовной властями, они еще до революции забрались в самый дальний уголок российской империи, на запад, в те земли, на которых жили армяне, в окрестности легендарной горы Арарат. После Первой мировой войны армяне ушли отсюда, спасаясь от геноцида.
Молокане охотно селились в этих святых местах еще и потому, что среди них бытовала легенда, что здесь зародится обновленное человечество.
Кстати, Карсская область была учреждена 1 ноября 1877 года. В нее вошли земли Османской империи, отошедшие к России от Турции в результате русско-турецкой войны 1877-1878 годов и закрепленные за Россией по решению Берлинского конгресса 1878 года.
В губернском городе Карсе (откуда родом герой моего повествования) к 1917 году на 37 тысяч жителей было 12 церквей (русских, греческих и армянских), 6 мечетей, десять библиотек, один театр, два кинотеатра, такие культурные центры, как гражданское и офицерское собрание. Между Тифлисом, Карсом и Сарыкамышем с 1900 года открылось железнодорожное сообщение, были построены роскошные вокзалы в стиле модерн. В 1910 году состоялось торжественное открытие памятника русскому воину – завоевателю Карса работы скульптора Микешина. Сцены битв в Карсской области и взятие Карса увековечил художник А. Д. Кившенко. Прославил свой родной город Карс армянский писатель Егише Чаренц (роман «Страна Наири»).
За невестой на посиделки
После отречения Николая II в 1917 году судьба Карсской области складывалась трагично.
Согласно Брест-Литовскому сепаратному мирному договору, подписанному 3 марта 1918 года, область отходила к Османской империи. Таким образом, русские общины очутились за границей.
Николай Тимофеевич рассказывает не только то, чему он сам был свидетелем (а он родился уже после Второй мировой войны), но и опирается на воспоминания своих родителей, которые там увидели свет и выросли.
Были ли они гражданами Турции? Скорее всего, они оставались подданным Российской империи. В самом Карсе проживало около 60 православных русских семей, а в окрестностях было немало сел русских крестьян-молокан. Эти селения ничем не отличались от русских зажиточных селений внутренних губерний. Те же широкие прямые улицы, избы с соломенными крышами и чрезвычайно стесненные надворные постройки. Избы большею частью состояли из двух половин: передней и задней горниц, где помещалась большая русская печь. Между двумя горницами располагались небольшие сени и кладовая. Передняя горница содержалась всегда чистой. В зажиточном доме не редкость было встретить швейную машинку, венские стулья и зеркала. Между собой села соседствовали вполне доброжелательно, дружелюбие основывалось, прежде всего, на принадлежности к одной нации, а еще и на том, что невест и женихов нужно было обязательно находить в других селениях, чтобы никакого абсолютно родства между молодыми людьми не было. Женились рано, едва молодые начинали заглядываться друг на друга. Пару подыскивали следующим образом: молельных домов или клубов там не существовало и поэтому чаще всего собирались у кого-либо дома. В просторном доме пили чай, угощались пирогами, спиртное никогда не употребляли. Вообще дьявольское курение и дьявольское питие исключалось полностью. Читали священные книги, Евангелие, Библию, исполняли песни, чаще всего церковного содержания, рассказывали какие-то сказки, вспоминали своих родителей или прародителей, свято чтили предания старины – все это накладывало особый отпечаток на повседневную жизнь. Молодые бережно относились друг другу. Семьи становились большими, детей было самое малое шесть-семь, а то и одиннадцать-двенадцать. Это было нормой.
Налоги без поборов
Занимались исключительно хлебопашеством. Не зная других прибыльных занятий, люди, не довольствуясь казенным наделом, арендовали у частных землевладельцев пахотную землю за плату. Сеяли преимущественно пшеницу, ячмень и лен. Многие молокане привезли с собою семена пшеницы при переходе из России на Кавказ. Однако из года в год хлеб становился все хуже и хуже, и семена заменили местными сортами.
Молокане были прекрасными хлебопашцами и неутомимы во время полевых работ, но неохотно шли работать за плату на чужую полосу, редко можно было встретить батрака-односельчанина среди молоканских семей.
Тягловой силой чаще всего были волы, реже лошади. Лошади в этом качестве употреблялись, когда нужно было выехать куда-то за пределы села, может быть, съездить в Карс. А там уже садились на поезд, на котором добирались даже до столицы Анкары.
Николай Тимофеевич рассказывает, как отец учил его управлять конем и волами при пахоте.
После вспашки поле засевали вручную. В торбу загружали зерно, справа шел отец, а слева – маленький Коля с маленькой торбочкой. Отец разбрасывал семена рукой как можно дальше: шаг и бросок вправо, шаг и бросок вправо, а Коля шел и рассевал семена отцу под ноги. Вот так они шли ряд за рядом. Посевную сменяла уборочная страда. Те, кто победнее, убирали косами, более зажиточные имели конные косилки, но в случае необходимости помогали другим. Следом шли женщины, вязали снопы, потом их молотили. Значительную часть зерна вывозили в город на продажу, а на вырученные деньги покупали все необходимое для хозяйства на целый год: какую-то упряжь, утварь, обувь, одежду, материю для пошива кофт или юбок. Ниток запасали в большом количестве, из них вязали потом носки. Вообще многое делали своими собственными руками. В хозяйствах содержались не только лошади и быки, имелись и коровы. Корова давала молоко, приносила раз в год теленка, следовательно, было свое мясо. Разводили овец самых разных пород, они давали шерсть. Из этой шерсти пряли пряжу, из которой делали рукавицы, хотя климат там относительно теплый, зимой морозы могли достигать 30-ти градусов. Делали тулупы, полушубки. Те, кто был побогаче, покрывали полушубки сукном, что считалось особым шиком.
Поздней осенью приезжал сборщик налогов, он обходил каждый двор, взимал деньги, выписывал квитанции. Налоги, видимо, были щадящие, потому что никаких протестов со стороны плательщиков не наблюдалось, никаких дополнительных сборов не производилось.
Святость свыше
Турецкие власти ценили русских за спокойный нрав. В их селах никогда не случалось насилий, грабежей или иных преступлений. Жители высоко блюли честь семьи, порядок, не было такого случая, чтобы кто-то запятнал себя нечестным поступком. В семьях тоже не случалось насилий, битья, издевательств. Это было какое-то идеальное общество, где жизнь текла своим порядком и этот порядок, а самое главное, честь, веру соблюдали очень строго. Не в том смысле, что могло последовать наказание, а в том, что эта святость подразумевалась, как данная свыше, она не подлежала никакому сомнению.
Когда молодые выбирали себе невест, а для невесты подбирали жениха, то их меньше всего спрашивали: нравится или не нравится. А обычно невест подбирали по таким качествам: благочестие, скромность, трудолюбие. В женихе отмечалось также уважение к труду и к старшим, грамотность.
С наступлением зимы дети шли в школу, женщины ухаживали за скотом, за птицей, занимались приготовлением пищи, рукоделием, вязанием, шитьем. Мужчины зимой уходили работать на мельницу или в другие места. Турки охотно их нанимали, потому что русские были добросовестными работниками трезвого поведения, отличались исключительным трудолюбием. Разумеется, что за свой труд они требовали соответствующую плату.
На возвышенности, в горах ставили мельницы. У дедушки Николая Тимофеевича была своя мельница. Горная река вращала лопасти, вырабатывала электричество, жернова мололи муку, перетирали зерно на корм скоту, птице. А птицы разводили очень много – и кур, и гусей, и уток. Все это вместе взятое делало жизнь русских людей на чужбине вполне обеспеченной, хотя денег было маловато. Поэтому детей не могли учить в средних или в высших учебных заведениях.
Их учили в местной школе, состоявшей из двух помещений. В обоих помещениях занятия вел один учитель. В одном из них один ряд отводился на первый класс, второй ряд – на второй, третий ряд – на третий класс, а в следующей комнате таким же порядком размещались четвертый и пятый классы. Учитель давал задания, выслушивал ответы, выставлял оценки. Все занятия велись на турецком языке, по-русски во время занятий говорить запрещалось, за это наказывали. Турецкий учитель при этом не сильно усердствовал. Он давал ножичек ученику, чтобы тот пошел и срезал ветку, и он этой веткой должен был высечь того, кто произносил слова на русском языке. Вот откуда у юного Коли оказались знания турецкого языка. Кроме того, он также понимал таджикский язык, азербайджанский, узбекский.
По окончании пяти классов школы ребята оставались работать в домашнем хозяйстве, так как учиться дальше не было возможности.
Переезд в Ставрополье
После Второй мировой войны среди жителей деревень пошли слухи о том, что жизнь в России налаживается, и положение простых людей там совсем иное. У дедушки на мельнице был радиоприемник, который работал от электричества, вырабатываемого мельницей, также был домашний радиоприемник, который работал на батареях, часто слушали голос Москвы. Он рассказывал об успехах в Советском Союзе, а прежде всего о том, что там каждый человек имеет право на труд, на отдых, на бесплатное обучение и медицинское обслуживание. Но больше всего им хотелось жить на Родине. Тоска по ней никогда не угасала. В Турции они все равно оставались чужими.
Все чаще, собираясь, вспоминали старину, Родину, предков. Все чаще велись разговоры о том, что нужно перебираться в родные места. Дедушка Алексей Федорович Порошин, выражая интересы всех русских поселян, ездил в Анкару, обращался в Советское посольство с просьбой о возвращении на Родину. Многие поддерживали деда Алексея. Турецкие власти косо посматривали на таких ходатаев, потому что им были выгодны законопослушные поселенцы, исправно платившие налоги.
Наконец, решение о переселении было принято. Говорят, что помог возвращению на Родину Анастас Иванович Микоян, который в то время занимал должность первого заместителя председателя Совета Министров СССР. Переезд начался после того, как убрали урожай, уплатили все причитающиеся налоги, распродали то, что можно было продать: скот, дома, утварь. Дедушка Николая Тимофеевича еще раньше был вынужден продать мельницу, так как ему уже не раз угрожали за то, что он подбивал русских покинуть пределы Турции. А кто-то вынужден был бросить все на произвол судьбы. За землю, которая принадлежала русским, никакой оплаты от властей не последовало.
В декабре 1961 года эшелон с переселенцами вышел из Карса. Николай Тимофеевич не знает, каким путем они ехали. Вагоны были плацкартные, размещались там семьями, с узлами, тюками. Спали кто где: кто на полках, кто на узлах. Впечатлений было очень много, что-то запомнилось, что-то выветрилось из его памяти, но в нем до сих пор осталось ожидание чудесной встречи с Родиной.
Переселенцев разместили в Ставропольском крае и Астраханской области. На территорию Ставропольского края тогда прибыло 297 семей или 1539 человек. Семья Порошиных-Самариных приехала в Ставропольский край. Сначала разгрузили и поместили в каких-то бараках, так как других помещений не имелось. Потом уже оттуда развозили по районам. Было очень много путаницы с фамилиями, семьи были большие. Значительным неудобством для переселенцев было то, что их расселяли по разным населенным пунктам. Они часто обращались к властям с просьбой выделить им отдельную территорию для проживания, чтобы они могли воссоединиться со своими семьями и близкими родственниками. Но получали отказ, хотя по заявлению самих молокан, при переезде Советское посольство им это гарантировало. Тем не менее они все равно были рады возвращению на родную землю. Они могли устроиться на работу, получали пенсии и пособия на детей. У молодых людей появились огромные перспективы в жизни: окончить школу, поступить в учебное заведение, получить престижную профессию.
На Сахалин вместо друга
Из-за переезда в первом полугодии 1962 года Николай остался без школы. Там не успел закончить 2 класс, а тут не успел поступить в первый. Только осенью 1962 года пошел в школу. Учился очень успешно, конечно, не без трудностей, но и не без радостей. Здесь впервые научился читать на родном русском языке. Здесь впервые увидел кино. Там, в Турции, в селах никаких клубов не имелось, они никогда не смотрели кинофильмы, постановки, концерты, не слушали музыкальные произведения.
Конечно, Колю, как и всех, приняли в ряды октябрят, потом он стал пионером, комсомольцем. Но было то, что он не мог принять: ребята покуривали, иногда нарушали дисциплину, ссорились и дрались между собой. Больше всего он любил физкультуру, хотел поступить в Ейский физкультурный техникум и стать учителем. Он неизменно получал грамоты за различные достижения, умел организовать сверстников для выступлений перед зрителями с акробатическими номерами, гимнастическими упражнениями, за что зрители их горячо благодарили.
Неожиданный случай помог ему в определении с профессией. Главный зоотехник совхоза подсказал, что в конторе комиссия набирает выпускников в зооветеринарный техникум, и направил его туда. От совхоза ему платили стипендию в размере 20 рублей. Николай успешно закончил ветеринарный техникум и мог остаться в Ставрополье. Но его друг, однокурсник, у которого жена ждала ребенка, а отец был инвалидом войны, попросил Николая поехать вместо него на Сахалин, Николай согласился. И так уж получилось, что остался здесь навсегда. На новом месте обзавелся семьей, заочно закончил вуз и стал главным ветеринарным врачом в зверосовхозе «Соловьевский». В 90-х годах зверосовхоз рухнул, и Самарина назначили главой сельской администрации.
Жизнь и труды Николая Тимофеевича заслуживали бы отдельного обширного повествования, но мы ограничимся лишь той характеристикой, которую дал председатель аграрной партии России Владимир Плотников. Он направил ему телеграмму, которая ценнее любых наград.
Да, Николай Тимофеевич сохранил в себе, своих детях и внуках те высокие нравственные качества, которые были заложены в него изначально русской общиной.
За сорок лет, прожитых на земле, ставшей в одночасье чужбиной, русские не потеряли своего духовного облика и ни на йоту не поступились нравственностью.
Фото из архива Н. Т. Самарина