

Мы продолжаем серию публикаций подробностей массовых убийств корейского населения со стороны японцев по документам, которые УФСБ России по Сахалинской области рассекретило и обнародовало почти 80 лет спустя. На этот раз в зоне внимания оказался протокол очной ставки, составленный следователем Управления министерства государственной безопасности по Южно-Сахалинской области по фамилии Кулаков 15 августа 1946 года.
Свидетелем со стороны следствия выступил житель деревни по имени Курияма Мамору. На японском языке он рассказывал о том, как его тезка Курияма Сиодзи и еще один участник расправы Масимото Сумиёдзи вели себя уже после произведенных убийств. Напомним, что в расправе над 27 корейцами — мужчинами от 20 до 60 лет, женщинами и детьми — приняли участие 18 японцев, которые на тот момент входили в общественные отряды Страны восходящего солнца. Тратиться на полноценное содержание военных подразделений на Сахалине императорская власть не собиралась — предполагали, что в случае необходимости встать на защиту интересов Японии может обороноспособное население.
Только в этот раз японцы сотворили невиданное: испугавшись приближения к деревне Мидзухо отрядов советских солдат и их возможного идеологического сближения с униженными условиями и тяжким трудом корейцами, они учинили настоящую расправу. Как показывают многочисленные свидетельства как виновников расправы, так и очевидцев, не пощадили никого: в списке убиенных оказались даже дети в возрасте от полугода до 12 лет. Позже в суде японцы оправдывали их уничтожение опасениями последующего отмщения за смерть родителей… Но главное даже не это.
Свидетельские показания Куриямы Мамору в полной мере описывают пренебрежительное отношение к корейцам в принципе: ведь над телами уже убитых людей садисты продолжали издеваться и дальше. «Я и Курияма Сиодзи вышли из засады и подошли к бараку, где увидели два трупа, сильно изрубленных по всем частям тела… они издевались над трупами корейцев… били палками по голове одного трупа… один резал спину ножом…» — без тени сомнений произнес японец на очной ставке.
В ответ оба обвиняемых, разумеется, все увиденное свидетелем отрицали. Говорили, что трупы даже не трогали, видели разве что издали.
«Показания Куриямы Мамору я не подтверждаю, к трупам убитых корейцев около сарая я и близко не подходил… ни один из них не трогал», — отрицал все Курияма Сиодзи.
Но про особую жестокость вспоминает и другая свидетельница. Благо издевательств над телами она не видела; но в голове у женщины, которая год спустя уехала из Мидзухо, потому что, как призналась сама, не смогла жить рядом с изуверами, до сих пор не укладывается, как такое могли совершить люди.
«Корейцы во время убийства собрались в нескольких домах группами, были совершенно беззащитны и ничем не вооружены, они только и просили о пощаде… — рассказала кореянка Хонда Мисако. — Они все прибыли на строительство канала оросительной системы. Только мужчины, некоторые были с семьями, но было человек 20 одиноких… Из семьи Ямамото убиты оказались он сам, жена и пятеро детей. Остальных я не знаю — они прибыли лишь за месяц до происшествия…»
Женщина потеряла после кровавой бойни единственного мужа, долгое время она не могла понять причины его внезапной пропажи, о насильственной кончине супруга узнала от подруги-японки только в декабре 1945 года, то есть почти полгода спустя. Дело в том, что в день расправы она и еще несколько десятков женщин ушли подальше от деревни Мидзухо «для безопасности». А после японцы, по свидетельству Хонды, именно самые зажиточные и уважаемые люди селения, рассказывали жителям, что корейцы все еще где-то прятались или вовсе бежали с острова.
«Для спасения от наступающих советских войск в первых числах августа 1945 года японцы вывезли 77 тысяч мирных сограждан. Либо испуганные люди сами бежали укрываться в сопках. В Мидзухо основная часть трагических событий случилась, когда жители ушли отсиживаться таким способом. В сопках они провели несколько дней, и японцы, воспользовавшись случаем, как раз решили убить корейцев», — прокомментировала и. о. заместителя директора по научно-исследовательской работе и развитию Сахалинского областного краеведческого музея Юлия Дин.
«Я выехала из Мидзухо, потому что после убийства мужа жителями этого поселка… мне стало горько и мучительно. Спустя месяц у меня родилась дочь», — подытожила вдова уже на допросе следователя.
Если внимательный читатель обратил внимание, у женщины — японское имя Хонда. И хотя оккупанты, силой привозившие корейцев на остров, безоговорочно наделяли их японскими именами, заставляя забывать о собственных, здесь все же не тот случай. Овдовевшая японка по любви вышла замуж за корейца (как признавалась сама следователю, «у нас была большая привязанность»), когда и при каких обстоятельствах засвидетельствован этот брак, в документах не уточняют.
Зато теперь у современных историков при изучении свидетельств возникает немало сложностей из-за явного преобладания японских национальных имен, ведь корейских в документах почти не осталось…