Посмертный лауреат из «Простоквашино»: сердце Михаила Финнова осталось на Сахалине

Одессит по рождению, он значительную часть своей трудовой и творческой биографии посвятил Сахалину, Чехову и морю, связав эти три темы в одну. Как будто Михаил Петрович и Антон Павлович — два капитана за штурвалом одного судна, имя которому Сахалин, вместе в штиль и шторм.

В 1988 году в литературно-художественном сборнике «Сахалин» публикуется его эссе-диалог «Моря Антона Чехова». Для Финнова Чехов, без сомнения, писатель-маринист. Он с удовольствием цитирует эпизоды из произведений писателя, в которых Чехов демонстрирует практически профессиональное знание морского дела, знание оснастки корабля, корабельной жизни. А описание Чеховым морского пейзажа, богатого красками, Финнов считает вершиной русской пейзажной маринистики.

Самого Финнова один читатель даже сравнил с кашалотом, который пропускает через себя тонны воды, чтобы получить планктон — бороздящего океанские просторы в поисках вдохновения и материала для своих произведений. Почти десять лет он работал на сахалинских рыболовных судах и параллельно заочно окончил Московский государственный институт культуры. Море учит Финнова не только упорно работать, но и любить, верить, надеяться. Море становится для поэта источником творческого озарения, воплощением заветной романтической мечты — постижения неизведанных пространств.

…Я вращаю штурвал на звезду.

И в тумане предутреннем, сером,

Я уже не рыбацкий сейнер —

Звездолет стрелокрылый веду…

«Заслуга Михаила Финнова перед Сахалином и его культурой  в том, что он оказался в числе первопроходцев литературного освоения островной области. В том, что как поэт он романтизировал тему рыбацкого труда, воспевая «свое рабочее море», а как прозаик — художественно высветил героические фигуры офицеров российского флота, показав их в обыденной жизни, без мишуры и пафоса. И, конечно же, тема поездки А.П.Чехова на Сахалин в его повестях и пьесах обрела свою, финновскую версию в непростой истории Сахалина», — считает друг Финнова, ответственный секретарь Сахалинского регионального отделения Союза писателей России Николай Тарасов.

Про особенности его художественного метода могут с большим знанием дела говорить филологи и литературоведы. Так, Татьяна Шумилова в предисловии к книге М.Финнова «Последний круг» пишет: «Следует отметить, что обращение к личности А.П. Чехова и его путешествию на Сахалин не является для него лишь «писательским долгом». Финнов, несомненно, глубоко увлекается личностью и творчеством Чехова. Поездка писателя на Сахалин, история создания книги «Остров Сахалин», сама сахалинская каторга для Финнова становятся предметом практически научного исследования и затем художественного осмысления. Он много работает в архивах, изучает материалы, связанные с сахалинской каторгой, с жизнью и творчеством Чехова. Книга «Дальняя дорога Антона Чехова» становится вершиной разработки чеховской темы у Финнова. В ней он помогает читателю вернуться к Сахалину чеховской поры, дает почувствовать атмосферу сахалинской каторги, восстанавливает детали, имена, которые Чехов упускает из разных соображений (например, фамилии он не указывает, по всей вероятности, из соображений этических), воссоздает образы «сахалинских персонажей», упомянутых Чеховым в своей книге и т.д.».

 «У меня нет сомнения: мысль отправиться на Сахалин овладела Чеховым впервые именно в первый его приезд в Одессу», — утверждал Михаил Финнов.

С Сахалинчика на Сахалин!

В повесть «Дальняя дорога Антона Чехова» Финнов включает одесский эпизод, в котором Чехов встречается с осужденными на Сахалинскую каторгу.

«— А вот и они-и-и»… — пропел городовой, и взгляд его куда-то вниз, под мост, стал напряженным. Антон Павлович поневоле посмотрел туда же и увидел: серая река колышущихся блинов-бескозырок, окаймленная белыми солдатскими фуражками, текла под мост.

— Что это, откуда? — спросил он и тут же догадался, понял.

— Арестантиков каторжных ведут с Сахалинчика, ваше благородие, — охотно пояснил городовой.

— С Сахалинчика? А это что такое? А куда ведут?

— С Сахалинчика на Сахалин! — отпустил смешок городовой. — Сахалинчик — это такое место у нас в Одессе, карантин то есть, где собирают каторжных со всей России. А ведут на «добровольца», на «Кострому», пароход Добровольного флота то есть. Для дальнейшего препровождения в каторгу на Сахалин, ваше благородие. Я думал, вы любопытствуете, а вы и не знали. Изволили приехать в Одессу?

— Да, я из Москвы. А как же их повезут? Это сколько же плыть нужно? 

— Так и повезут, в тюрьме, за решеткой то есть. Месяца через два там уж будут. Сахалин, извините, дорога дальняя».

Для Финнова очевидно, что не был бы Чехов влюблен в море, не жаждал бы морских путешествий, не обладал бы качествами мореходца, сахалинского путешествия могло бы и не состояться в его судьбе. И хотя, конечно, были и другие мотивы у Чехова, побудившие его отправиться на Сахалин, но, возможно, «морской мотив» становится определяющим, как считает Финнов, в судьбоносном выборе Чехова.

Татьяна Шумилова полагает, что Финнов смог очень искренне написать книгу о сахалинском путешествии писателя, которого он любил, поступком которого он восхищался. По ее мнению, Михаил Петрович стал первым писателем — и пока единственным! — кто решился на художественное воплощение сахалинского периода в жизни Чехова. К одесскому периоду в повести Чехов возвращается мысленно, находясь уже на Сахалине в повести Финнова.

«Последние три года все ждут от него романа, так сказать, полотна, а когда ткать?.. В будущем году тридцать стукнет. Не старость, конечно, но как мало успел, мало видел, мало знает. Пугает, что оравнодушел в последние год-два, чувствует в душе застой… Нужно бы подсыпать под себя пороху! Вырваться из привычного, уже приевшегося круга — актеры, беллетристика, письменный стол».

Финнов подчеркивает, что обостренное чувство неудовлетворения собой — вот двигатель последующих решений Чехова. И здесь, в Одессе, в потоке тревожных мыслей о жизни приходит к Чехову желание отправиться на Сахалин. Для него Антон Павлович — очень доброжелательный, сдержанный, собранный и неприхотливый человек. Но прежде всего Финнов подчеркивает гражданское мужество Чехова. И это встречи его с политическими поселенцами, и горячие разговоры с генералом Кононовичем по поводу будущего сахалинских школ, и перепись населения, которую осуществляет писатель, и многое другое, что позволяет читателю представить и понять, каким был Чехов в сахалинский период своей жизни.

Пьеса Финнова «На всю жизнь» о путешествие Чехова в 1977 году была поставлена на сцене Сахалинского драматического театра, носящего имя Антона Павловича. Пьеса «Кимоно», написанная значительно позже, в 1989 году, посвящена пребыванию Чехова на юге Сахалина, но она не увидела сцены.

И, хотя чеховская тема в творчестве Финнова становится магистральной, она не мешает писателю увлеченно работать над другими темами, прежде всего историческими. В 1989 году в Сахалинском книжном издательстве выходит историческая повесть Финнова о первых русских людях, вступивших на курильскую землю, — «Российского владения земля», а на рабочем столе копится материал к новой исторической повести о Бошняке, одном из первооткрывателей Сахалина. К сожалению, эта рукопись так и не стала завершенным произведением. Остались недописанными и роман «Перегон», и повесть «Инка-сахалинка».

Финнов ушел из жизни внезапно, на пике творческого подъема. Символично, что это произошло по дороге в библиотеку. Он многое не успел осуществить. Многим замыслам не дано было воплотиться. Но те книги, которые он написал, стали достоянием сахалинской литературы, они пронизаны жаром его, как писала Татьяна Шумилова, «просахалиненного сердца». И здесь есть пересечение с жизнью Чехова, который после поездки на наш остров писал, что его творчество «просахалинено».

Сахалинский Джек Лондон

Sakh.online попросил сахалинского поэта и прозаика Николая Тарасова вспомнить моменты, связанные с Михаилом Петровичем. Редакция публикует рассказ от первого лица.

«Я познакомился с Финновым в 1967 году, когда меня — солдата срочной службы — из Сокола пригласили на семинар молодых писателей в Южно-Сахалинск. Явились мы в газету «Молодая гвардия», где познакомились с внештатным консультантом газеты, молодым поэтом с широким джеклондоновским подбородком — Михаилом Финновым. Именно он рекомендовал наши стихи в газету и содействовал приглашению на семинар. Миша Финнов, с которым я уже был на «ты», таскал меня за собой по разным славным компаниям. Я был приодет в его гражданские штаны с заплатой на заднице и в белую рубаху. У кого-то нашел он и подходящие туфли. Семинар мне понравился. И потом я изредка наезжал в Южно-Сахалинск, в газету «Молодая гвардия». Миша переодевал меня, и мы гуляли по друзьям. Иногда втроем, с Лерой Каменецкой, за которой Миша ухаживал.

В книге моих воспоминаний я много рассказываю о нашей с ним дружбе. Мы оба родились в Одессе, но он был одесситом, потому что рос в этом городе, а я одесситом не стал. Меня увезли младенцем к новому месту службы отца. Финнов был великолепным экспромтистом. Шуточные каламбуры  не заставляли себя ждать. И шутил он, пожалуй, как одессит, нередко являя свою природную находчивость и талант. Когда я спросил его однажды, что бы означало приснившееся мне слово «потодошка», он, не задумываясь, ответил: «Да это же посошок на дорожку.

Как-­то ему позвонил Валерий Савченко, сказав:

— Миша, мы отправляем группу глухонемых самодеятельных артистов на зональный конкурс в Иркутск. Требуется срочно придумать название для этой группы…

Ответ был мгновенным: «Глухонемь из глухомани!». А в начале восьмидесятых Михаил Финнов перешел на прозу. Создание исторических повестей требовало уединения и сосредоточенности.

Таким местом для творческого отшельничества стала охотничья избушка в Долинском районе, в тайге, в полутора километрах от моря. В избушке Михаил Петрович жил и творил несколько лет, выбираясь в Южный только на зиму.

— Живу на шесть копеек в день, — делился он в товарищеском кругу. — Макароны, сухари, гречка, пшено — все, что полегче, забрасываю в избушку. Тушенка только по воскресеньям и праздникам…

Друзья — Саша Смирнов, Сергей Лабутин, Владимир Семенчик, Сергей Сактаганов — навещали его, принося то кирпичи для баньки (это за двадцать-­то километров по таежной тропе), то какую-­нибудь бочку, выброшенную морем и необходимую в хозяйстве.

Я попал на эту заимку гораздо позже, в девяностых, когда мы со Смирновым прибили на избушку мемориальную доску, отлитую из металла, где значилось, что здесь с 1984 по 1987 годы жил и работал писатель Михаил Петрович Финнов. Избушка развалилась в самом конце 90-х. В начале нового века А. Смирнов снял с ее останков мемориальную доску, простреленную браконьерами, и передал в краеведческий музей».

Найти эту доску Sakh.online не удалось. В середине семидесятых годов наш герой командовал учебной ротой курсантов Невельского мореходного училища, а в 2007-м землетрясением был разрушен сквер имени Михаила Петровича Финнова в Невельске. Стелу с горельефом Финнова перенесли из сквера во двор школы №3, где она сейчас и находится. В Долинске и Невельске провели мероприятия в честь юбилея поэта, прозаика и драматурга.

Сахалинская областная универсальная библиотека недавно выпустила книгу «Острова поэзии», где среди произведений наших поэтов есть и стихотворения Михаила Финнова. Электронный вариант сборника размещен на сайте библиотеки. В нем собрано творчество поэтов Сахалина прошлых лет и наших современников. Это часть совместного с Чехов-центром проекта видеоантологии. Актеры не просто читают художественно стихи, а драматургически представляют их видеороликами, многие из которых также размещены на сайте областной библиотеки. Как говорят инициаторы проекта, публикация в нем — своего рода «поэтический знак качества». Заслужил его и Михаил Финнов, морской романтик с чеховской душой.