Валерий Балюк: «К доброму, к чистому не охладел!»
СтатьяВалерий Гордеевич Балюк родился в 1954 году в городе Александровске-Сахалинском. После окончания средней школы служил в рядах Советской Армии. Демобилизовавшись, работал на стройках, был токарем, мастером производственного обучения.
Первые стихи были опубликованы в 1969 году в областной газете «Молодая гвардия». Затем – публикации в литературно-художественном сборнике «Сахалин», в журналах «Дальний Восток», «Литературная учеба», в еженедельнике «Литературная Россия». В 1981 году был участником зонального семинара молодых писателей Дальнего Востока в г. Петропавловске-Камчатском. Учился на Высших литературных курсах в Москве. Автор трех книг стихотворений. Член Союза писателей СССР.
Умер в 1995 году.
***
Стал я забывчив. Но в долгой ночи
Видятся мне – а ведь стал я изменчив! –
Крупные руки высоких мужчин,
Грустные очи заботливых женщин.
Хрупкие листья берез и осин
По-над дорогой моею кружили.
Не один раз я ночлега просил,
В окна и двери стучался чужие!
И открывали мне. Вот я о чем:
В домиках этих стихов не любили.
Просто поили меня молоком,
Просто постель потеплее стелили.
Слушали молча какой-нибудь бред:
Все, что придумал и что рассказали.
А спозаранку смотрели мне вслед
Добрыми, а не чужими глазами.
К доброму, к чистому не охладел.
Долго с пути не собьюсь я и ночью.
Пусть да помогут мне русских людей
Крупные руки и грустные очи.
***
Когда-нибудь задумайся. Когда-нибудь
Уменьши ритм дыхания. Глаза
Прикрой ладонью, словно бы от солнца.
Увидь, услышь телегу мирозданья,
Тот дикий, ржавый скрежет колеса.
О милый мир! Куда же он несется...
Закатится звезда моя, звезда моя...
Но я не струшу и не устрашусь
Ни атома, ни пуль, ни крови красной!
Но ты, моя любимая, ты, самая
Хорошая, не погибай, прошу.
О милый мир! Становится мне страшно!
Готов носить шинелишку измятую,
Есть не картофель даже – кожуру,
И вшей кормить, И штык готовить к бою,
Но только чтобы, теплая и мягкая,
Любимая вставала поутру,
От солнца прикрывалась бы рукою.
***
Сладость какая: на скучном уроке,
Пряча тетрадь, как запретные книги,
Быстро слагать стихотворные строки,
Словно навязывать ниточку к нити.
Сладость до слабости в теле мгновенной:
Тайные строки доверить Поэту,
В вознагражденье услышав за это:
«Искорка Божия в вас несомненна…»
Ах, как давно это происходило!
Вот уже в ванночке плещется дочка,
Чудо чудесное, дивное диво…
В давней тетрадке поставлена точка.
Но когда моешь, и когда варишь,
С рук убираешь мыльную пену,
Снова ты слышишь и снова ты веришь:
«Искорка Божия в вас несомненна».
И открываешь тетрадь посредине
Тайно от мужа и от подруги.
Это ж стыдобушка, Боже: доныне
Брать карандаш в неумелые руки!
Но пребывай же навеки в надежде,
Преодолей же строптивость Пегаса,
Чтоб испытать эту сладость, как прежде:
«Искорка Божия в вас не погасла…»
***
Снег
Встану рано. Лопату возьму.
Лёгок снег, но настолько обилен,
Что не видно тропинок-извилин,
К дому не подойти моему.
Снег всю ночь будет длиться, кружить,
Будет медленным сеяться светом.
Жаль топтать и лопатой крушить
Снеговую торжественность эту.
Но лопату возьму я свою
И тропинку пробью от порога.
«Беломор» закурю. Постою.
Да мотивчик простой напою...
И душа просветлеет немного!
***
Мой отец к автобусу бежит,
Выше поднимать стараясь ноги,
Шибче ставить, и не вдоль дороги,
А наперерез – старик спешит!
Кажется ему, что он бежит,
Побивая всякие рекорды!
И в груди болезненным аккордом
Воздух ускорения дрожит.
И мелькают лентой расписной
Солнца блики, псов ничейных стая,
Но автобус, номер сто восьмой,
Промелькнувший, тает, тает, тает.
Ай, автобус, малость погоди!
Мой отец бежит со страшной силой!
Да в глазах крутнулось и поплыло,
Воздух убывает из груди...
***
Ода прорабу
Прораб Астахов грузен. Он квадратен,
Точнее, он скорей всего кубичен,
Но быстр на решения, как кратер,
И в правоте своей категоричен.
Мне нравится вразвалочку походка.
Мне кажется: в местах, где он проходит,
Покладистей становится погодка.
Он одинаков при любой погоде!
Итак, прораб Астахов на участке.
В прорабку свой портфелишко забросив,
Он начинает принимать участье:
Решает, спорит, требует, разносит.
Владыка, он глагольствует и внемлет.
Я вслушиваюсь в грохот, гулы, скрежет,
В растерянную всматриваюсь землю,
Которую бульдозерами режут.
Земле теперь не видывать покоя,
Но это не разбой и не потрава.
Нет, он заставит быть ее такою,
Чтоб по душе была бы и по нраву.
Мне нравится, что наша жизнь – не сахар.
Что в жизни нашей думает, орет,
Живет и властвует прораб Астахов,
Живет и строит. Строит и живет.
***
Снег падает прямо и криво.
Сугробы прозрачны до дна,
Особенно там, где витрина,
Особенно возле окна.
Снег – друг и беспутный, и праздный.
Не все ли, не все ли равно,
К окну подойти: «Вы прекрасны.
Таких я не видел давно».
Идти и идти, балагуря,
В любовь роковую играть,
Про снег и душевную бурю
Беспечно и весело врать.
И вдруг – словно шапка слетела,
Как будто очнулся от сна! –
Увидел: на самом-то деле
На всех не похожа она.
Но как это скажешь у двери?
В подъезде неслышно стоим.
Она ни за что не поверит,
Привыкшая к шуткам моим.
***
В провинциальном городке моей России,
Там, где дощатый тротуар кренит направо,
Где тучей пыль, и туч наплыв, дожди косые, –
Сирень в дворах, сирень-дурман, сирень-отрава.
В провинциальном городке друг друга знают,
Здесь каждый каждому – свояк, родня, предтеча.
Здесь, может, только на меня собаки лают,
Когда по улочке глухой иду под вечер.
Так мне знакома эта глушь. И вы, разини.
И взгляды долгие старух. Как взгляд упорен!
Я, бабушка, не здешних мест. Но из России,
В провинциальном городке имею корень.
Там, где дощатый тротуар кренит направо,
Где тучей пыль, и туч наплыв, а после – лужи,
Где так же взрывом по дворам – сирень-отрава,
Где с каждым за руку знаком и с каждым дружен.
***
Так звучат эти сказки правдиво.
Где твой стяг, где твой меч, где твой щит?
Одиночество не охладило!
Снег пронзительный кровь горячит.
Время, что ли, устроило скачки!
Так несет! Не слететь бы с седла!
Что наделали детские сказки,
Вера в них до чего довела…
Ветер свищет! И рыщет по коже
Страх единственный: вдруг не успеть
Правду вызволить, зло уничтожить,
Меду выпить и песню пропеть.
***
Утро
Жгут прошлогоднюю листву.
Дымнуло голодно и резко.
Я изумился, что живу.
Такое утро вижу редко.
Аж сводит от досады рот.
Но радость гулко колобродит.
…Отец копает огород.
Его лопата в землю входит.
Его сутулая спина
Упряма, словно знак вопросный.
Наследственно передана
Упрямость мне.
Еще не поздно!
Еще не поздно – посадить Картофель.
Горы сдвинуть можно –
Всего лишь утро позади.
Давайте жить!
Еще не поздно.
***
Словно в порыве расплаты,
Ветер гремит во дворе.
Перемещаются даты
В тоненьком календаре.
Все мы до света охочи.
Как поражает меня
Перемещение ночи
И наступление дня!
Все умножаются строки
О бытие, ремесле…
Все уменьшаются сроки
Жизни моей на земле...