Счастье бытия по Петру Вуткэрэу

– Петру, что привело вас на сцену, в театр?

– Я родился в небольшом молдавском селе Бардар, в семье, очень далекой от мира искусства. В моем случае все, что окружало нас, детей, становилось антуражем нашего спектакля, а персонажами – односельчане. Это было больше чем игра. Никакой фальши: все по-настоящему. Святым днем в семье был понедельник, когда шла программа «Театр у микрофона». Мы никогда не пропускали эти радиоспектакли. И поскольку работы по хозяйству всегда было много, каждый старался пристроиться со своим делом ближе к радио. Мы по голосу узнавали звезд молодежного театра «Лучафэрул». Что творилось, когда этот же театр приехал к нам! В селе был шикарный Дом культуры. Помню, на первом спектакле вырубился свет посреди действия; пауза минуты три, в зале мертвая тишина. Потом спектакль продолжился в полной темноте – никто не стал свистеть, негодовать. Это мое самое сильное впечатление детства, и я его никогда не забуду.

Я всегда хотел быть актером. Не могу представить, чтобы стал заниматься чем-то другим.

– Помните свое первое выступление на сцене?

– Это было на фестивале школьного самодеятельного творчества, который каждый год проходил в нашем селе и превращался в настоящий праздник: сотни автобусов, красивые национальные костюмы, толпы зрителей, солидное жюри. Мне даже дали премию, попал на Доску почета.

В роду Вуткэрэу не было актеров, но в семье всегда царила атмосфера праздника, устраивались застолья, на которые приглашались все родственники. Танцевали, пели… Каким-то образом у нас сохранилась единственная на все село пластинка с румынскими песнями, ставшая семейной реликвией. Существовал целый ритуал: на старенькую радиолу «Латвия» благоговейно ставили пластинку, которую предварительно тщательно протирали. Родители любили землю, работу на ней и веселье. Мимо нашего двора в праздники не проходил никто. Атмосферу семьи я помню до сих пор. Папа прекрасно танцевал, великолепно пел. Мама тоже была очень художественной натурой: ткала и украшала рушники необыкновенными узорами – или виноградной лозой, или гроздьями рябины. А на детских рушниках вышивала наши имена. Все мое детство готовило мне прямой путь в театр.

– Не могу не вернуться к предыдущей вашей работе – спектаклю «Страсти по Андрею». Он стал заметным событием в театральной жизни Сахалина, его повезут на международный Чеховский фестиваль в Мелихово. Работа вызвала неоднозначную реакцию. В том числе на измененное название литературного первоисточника…

– Меня в повести больше заинтересовал Рагин, и спектакль я постарался выстроить вокруг этого персонажа. Именно с ним происходит трагедия. Такой конец жизни для врача… неожиданно трагический. Совесть не дает ему покоя. Нравственная ноша оказалась тяжелее его возможностей. Обстоятельства так сложились: не в то время и не в той стране родился, стал не тем, кем мечтал – хотел быть священником. Труд Рагина в забытом богом захолустье (до железной дороги два дня пути!) не всякому под силу, и в сущности, сизифов труд. Во всей округе он один практикующий доктор, и одному ему всех не вылечить. Доктору Рагину можно найти оправдание. Он же мечется в поисках смысла бытия, обращается к великим мудрецам прошлого и понимает, что жизнь представляет заколдованный круг. Трагедия Рагина сродни трагедии короля Лира: постигнуть истину на краю могилы, когда нет времени на то, чтобы исправить ошибки. Что касается названия спектакля, то слово «страсти» является родственным «страданию», и в некотором отношении это мои переживания по персонажу. Почему Чехов написал «Палату № 6» и почему она появилась только после его поездки на Сахалин? В любом спектакле я должен найти личные, затрагивающие именно меня моменты. Без аффективного, эмоционального участия автора невозможно рождение произведения любого рода и жанра искусства.

– Это важно и в актерской профессии?

– Естественно, но актеру нужно вначале разумом глубоко понять персонаж и текст. Не надо набрасываться в первую очередь на чувства. У Пушкина есть гениальные строки, которые, на мой взгляд, близки природе актерского творчества: «Музыку я разъял, как труп, и алгеброй гармонию поверил». И, конечно, в этой профессии архиважно личностное начало. Ведь артист не скроет свою душу ни за каким персонажем: сцена – как рентген, она высвечивает и все хорошее, и все плохое.

– В вашем творческом активе чаще встречается мировая классика – от Шекспира до Гоголя и Островского…

– Потому что время неподвластно над классикой, и, к сожалению, вопросы, поднятые в ней, остаются актуальными во все времена. Проблемы – это вечные спутники человечества. Ведь жизнь в конечном итоге – это радость бытия, а не страдания. В силах человека уменьшить их и самому не быть для других источником этой разрушительной энергии. И тот, кто доставляет страдания другому, не может быть счастлив сам. Меня просто потрясла Япония, где я ставил несколько спектаклей и куда мы выезжали на гастроли с моим театром «Eugene Ionesco». Я не знаю, что играет роль, – воспитание или культура, но японец, вне зависимости от возраста, очень внимателен, осторожен и чувствителен к окружающим. Банальный факт: в любом транспорте при наличии свободных мест, если сесть рядом с ним, он обязательно отодвинется – хоть на миллиметр, символически освобождая для тебя большее пространство. Мне кажется, желание сделать существование ближнего максимально комфортным – это в крови у японцев. Мы как-то выступали в Японии в театре, где нет пронумерованных мест, стояло что-то вроде лавочек. Зал был заполнен, а желающие еще были, и распорядитель попросил потесниться, чтобы освободить места. И зрители, без тени недовольства, дружно, весело выполнили эту просьбу. Уверен, ни у нас, ни у вас подобного не увидишь: обязательно нашлись бы недовольные.

– Вы верующий?

– Конечно, я крещеный. Хотя в прямом смысле воспитания религиозного в семье не было. Просто оно было здоровое крестьянское, в котором изначально есть то, что передается детям: что есть зло, что – добро. И не обязательно, чтобы связь с Богом была открыто выражена. У крестьян, как у японцев: что-то заложено и природой, и свыше. Бога для себя открыл сам, значительно позже, и понял в конце концов, что Он всех рассудит, все встанет на свои места, и люди перед этим бессильны. И жаль, что, несмотря на то, что человек рождается с божественным началом, зло его искушает, тянет к себе.

У меня было счастливое детство в деревне. Это очень важно, чтобы детство запомнилось, как рай, как в пьесе Чехова «Чайка». Когда в финале Треплев и Нина Заречная вспоминают, какое у них было счастливое прошлое.

– Чем привлекают вас постановки в театре кукол?

– Честно признаюсь, что работать с неодушевленными артистами иногда интереснее, чем с живыми. У кукольного театра намного больше выразительных средств, чем у драматического. И ремесло кукольника сложнее, чем ремесло актера: он должен обладать чем-то, чтобы оживить куклу – неодушевленный предмет. Это я понял еще во время работы над первым спектаклем в кукольном театре – «Ревизором» в Мытищинском «Огниве». Постановка в Сахалинском театре кукол представляет яркую романтическую историю. Сам литературный первоисточник Брайана Маккавера «Женщины Пикассо» состоит из восьми частей, каждая из которых посвящена одной из любимых женщин великого живописца. В спектакле театра кукол «Женщины Пикассо. Ольга» зрители увидят в качестве героини первую жену художника – известную русскую балерину Ольгу Хохлову. С ее именем связан довольно продолжительный период в жизни художника, когда он, известный своими модернистскими тенденциями в живописи, после знаменитых розового и голубого периодов, пуантилизма и кубизма, возвращается к классическому портрету. Именно в этот период рядом с ним жила и вдохновляла его очаровательная русская женщина – балерина труппы Сергея Дягилева. Я бы не рекомендовал спектакль детям до 16 лет.

В новой работе я буду един в трех лицах: режиссер-постановщик, автор сценографии и музыкального оформления. Результат работы с замечательной труппой островного театра кукол зрители увидят в конце мая.

– И последний, традиционный вопрос: как бы вы закончили фразу «всем хорошим в себе я обязан…»

– Себе.