

Четыре театральных режиссера съехались в Южно-Сахалинск, чтобы сделать в короткий срок четыре спектакля-эскиза, в которых, по словам Н. Гриншпуна, театральная труппа задействована полностью. Более того, добавила к этому Инна Петренко, и почти все музыкальные коллективы Чехов-центра органично влились в эту затею.
А разговор журналистов с руководителями областного театра и приглашенными «лаборантами» состоялся в минувший вторник в холле Чехов-центра, уже превращенном в одну из сценических площадок – к показу эскиза спектакля, который состоялся на следующий день. Во время «допроса с пристрастием» сам Никита Юльевич признался, что, хотя и является инициатором приглашения лаборатории на сахалинскую сцену, но, посмотрев вблизи на работу режиссеров над своими «эскизами», отнюдь не мечтает заняться подобным творчеством – уж очень напряженно кипит вокруг работа.
И в самом деле – за три дня с актерами требовалось подготовить материал, который не стыдно будет представить перед зрителями, не готовыми, в отличие от профессионалов, делать скидку ни на короткие сроки, ни на условности «эскизного» проекта. Так что и сама пресс-конференция состоялась лишь как перерыв в перманентно нескончаемых репетициях. Руководитель лаборатории, театральный критик Олег Лоевский пришел на встречу с журналистами с охотничьим ружьем за спиной. Нет, вовсе не для обороны от акул пера и микрофона – но оружие, даже театральное, не должно оставаться без присмотра. А сдавать его бутафорам – время лишнее терять. Ведь и после встречи вновь продолжилась основная работа.
Но чем же все-таки занимается лаборатория? Олег Лоевский рассказал, что эта форма театральной работы стала весьма популярной в последнее время и не только в России. Суть ее такова. Берется пьеса. Автор может быть известным и маститым или же новичком в драматургии – не столь важно. Главное условие: автор должен быть еще живым – то есть драматургический материал должен быть современным, отвечающим поискам драматургии сегодняшнего дня. И вот всего за половину недели эта постановка достигает такой стадии, какую в живописи принято называть эскизом. Не картина, но уже видно – что получится. Не спектакль, но опытный глаз уже может увидеть все его основополагающие концептуальные и конструктивные признаки. Актеры еще держат в руках текст, но уже пытаются следовать абрисам предполагаемых мизансцен. Главное, чтобы при этом получилось нечто цельное.
В принципе, слушая описание работы лаборатории, можно предположить, что новое – это хорошо забытое старое. Были ведь на Руси антрепризы, что точно такими темпами выпускали готовые спектакли за три дня. Да и в других странах они были. В театре «Глобус», возглавляемом великим Шекспиром, говорят, ни недели без премьеры не проходило. Однако среди этих скоро испеченных спектаклей появились и «Гамлет», и «Отелло», и «Ромео и Джульетта». Если взять русскую классику – «Грозу» Островского, например, – то пьеса начала свой триумфальный путь по сценам страны точно таким же манером. Правда, тогда актеры предпочитали работать не с текста, а с голоса – под суфлера.
В советское же время институт суфлеров понемногу попал под ликвидацию. И в самом деле – мало ли какую ересь может нашептать враждебно настроенный к советской власти суфлер артисту, пусть даже и народному, пусть и полностью идеологически безупречному. Боязно. Так что и сегодня актеры с суфлерами работать практически не умеют – не учили.
Так есть ли принципиальные отличия?
Есть, и очень существенные, отвечает Олег Лоевский. Ведь поточное производство антрепризных спектаклей предусматривало, во-первых, четкое деление актеров труппы по амплуа. Даже драматурги так приспособились, что на амплуа раскладывали пьесы еще прежде, чем их начать. В каждой – герой-любовник, простушка, инженю, резонер, комик, травести… и так далее. А когда Чехов новаторски ворвался в драматургию, он тут же провалился с «Чайкой»… И не где-нибудь, а в Императорском театре! Ну, не уложился текстовый материал в концепцию характерной антрепризы. И вернулся классик к зрителю с триумфом лишь на знамени школы Станиславского – неожиданной по тем далеким временам. Лишь позже, предательски изуродованный теорией социалистического реализма, Станиславский стал иногда восприниматься уже не как новатор, а как нудный символ советского застоя.
Впрочем, в нашем случае важно вовсе не это. А то, что для современной драматургии, старающейся освободиться из всех имеющихся рамок и традиционных условностей, антреприза как раз и не очень-то подходит. Кроме того, и режиссерские методы изменились.
И вот что еще существенно для понимания: цель антрепризы – поточное производство. А эксперименты лабораторий – они в потоке как раз не нуждаются, наоборот. Дан творческий толчок – и можно, встряхнувшись, обновившись духовно, возвращаться к плановому творчеству.
Ну и если подытожить, можно определить все, что происходит сегодня в стенах Чехов-центра, наверное, одним словом – новаторство. Приступая к работе, режиссеры еще точно не знают, чего они хотят и что у них получится, – в этом еще разница с плановой постановкой.
Это уж дальше по готовым эскизам можно будет совершенно точно понять: годится ли этот задел для полноформатного спектакля, будет ли хорош, станет ли востребован? Перспектива развития работы театра – вот один из немаловажных аспектов работы лаборатории. И учеба артистов – само собой. Ведь именно в рамках подобных проектов артист обогащает себя новым творческим багажом. Причем учтем, что актеры наши большей частью молоды, а меньшей – уже перескочили тот самый средний возраст, которого сегодня не хватает. Но молодежь взрослеет с каждым сезоном. И получила дополнительную возможность подойти к следующей возрастной черте с завидным багажом.
Народная артистка России Клара Кисенкова тоже считает, что для нее эта затея чрезвычайно интересна. Хотя Кларе Константиновне чего уж учиться вроде бы – сама кого хочешь научит. А вот надо же, и ее увлекло новаторство. Впрочем, если б она не увлекалась без оглядки своей работой, она бы просто не была той Кларой Кисенковой, которую мы знаем и любим безгранично.
Что же получили зрители? Те, кто посетит четыре постановки, встретятся со всеми до единого актерами Сахалинского областного театра. А работы свои представляют три молодых режиссера – Дмитрий Егоров и Андрей Корионов из Санкт-Петербурга, Марат Гацалов из Москвы и признанный зубр режиссуры Вячеслав Кокорин из Екатеринбурга.
Имена авторов представленных пьес, наверное, мало о чем скажут тем, кто еще не посетил театр. Они, в сущности, малоизвестны в широкой публике. Но вот у зрителей творческой лаборатории наверняка возникнет желание познакомиться с их драматургией поближе. Авторы представленных пьес – россияне Пресняковы («Приход тела») и Наталья Мошина («Остров Рикоту»), а также польские авторы Анджей Стасюк («Ночь») и Дорота Масловская («Двое бедных румын, говорящих по-польски»). Причем полякам традиционно присуща тяга к тотальному демонстрационному эпатажу. Что, несомненно, делает их произведения привлекательными для занятой поисками своего «альтер эго» молодежи. А значит, пристанет к нашему театру и новый зритель.
Российские молодые драматурги тоже эпатажны – куда ж от этого деться. И тоже традиционно для нас: через внутреннее «богоискательство», через мучительный надрыв, через эфемерные попытки поймать ускользающий, как гриб-масленок по блюдечку, смысл жизни.
И то и другое очень спорно для восприятия. Но спор – это, пожалуй, единственное эффективное средство для поиска истины. Спорить до хрипоты можно ведь и о том, с сахаром или без него надо пить чай элитных сортов. Но только если споры в искусстве исчезнут – вот тогда и станет страшно.
А пока идут споры – искусство живет и умирать не собирается.