Виноваты звезды
Писательницу Ирину Левитес вдохновляют шоколадные конфеты и пылесос
Есть книги, которые нужно читать, когда жизнь не ладится и окружающий мир не радует. Есть книги, от которых становится солнечно, даже если за окном пурга или ливень. Есть книги, прочитав которые веришь, что плохих людей не бывает. А на обложке таких произведений видишь имя – Ирина Левитес.
– Ирина Даниэлевна, вы больше тридцати лет преподавали в медицинском колледже. А есть ли что-то общее между литературой и медициной, писательством и микробиологией?
– Конечно, есть! Скрупулезность, аккуратность, ответственность, добросовестность. А главное – принцип «не навреди». Не навреди пациенту, не навреди читателю.
– А еще говорят, что медицина – это врачевание человеческих тел, а литература – душ. Как случилось так, что вы стали медиком?
– Я думала, вы спросите, как я попала в литературу (улыбается). С медициной все понятно. Моя бабушка – фельдшер, она всю войну прошла вместе с госпиталем. И я окончила медицинское училище с красным дипломом по специальности «медицинская сестра». Работала в областной больнице, а потом меня позвали преподавать в медучилище. Параллельно я окончила биолого-химический факультет Уссурийского педагогического института.
Семья давно привыкла, что я много работаю. Просто сейчас в жизни прибавилось удовольствия от писательства. У меня все время были какие-то увлечения. В 90-е, например, когда у нас в стране начала развиваться реклама, я первым делом ринулась на радио «Европа плюс». И больше года писала рекламные тексты.
– Есть ли у вас учителя в литературе? Из классиков и современников?
– Мои учителя – это все хорошие писатели, которых я прочитала. Из классиков особенно – Антон Павлович Чехов. Из современников – Юрий Коваль и Фазиль Искандер. Хотя они тоже классики. Очень многому научили мой редактор Анна Алексеевна Сафонова и Николай Антонинович Тарасов.
– Из тех тонн книг, что вы успели прочесть, произведения каких авторов особенно дороги сердцу?
– Не хватит газеты, чтобы перечислить все! Я читаю с трех лет. Мама не могла 24 часа в сутки читать вслух, и она показала мне буквы. С тех пор мама освободилась.
Я очень люблю Маркеса, Набокова, Куприна, Лескова, Леонтьева… Можно продолжать до бесконечности. Сейчас у меня на столе лежит Владимир Любаров. Это художник, но он так здорово пишет!
– К слову, о художественном творчестве. Вы ведь тоже иллюстрируете свои книги…
– Рисовала я все время. На совещаниях, заседаниях, лекциях, семинарах. И там же бросала. Другие стали подбирать. Видела, что нравится. Подсказали, что неплохо было бы проиллюстрировать книгу. Так и случилось. Вообще многие пишущие люди рисуют.
– Ирина Даниэлевна, все ваши произведения пропитаны светлыми, добрыми, солнечными эмоциями…
– Не специально я! (улыбается) Так само получается. Не могу я старушку топором по голове.
– Не стоит ли поклонникам вашего творчества ожидать в будущем выхода романа?
– Думаю, нет. Два романа уже написаны и изданы. А теперь пишу повести и рассказы.
Хотя я всегда писала очень много. Есть статьи по медицине, мои материалы о колледже публиковались в областных изданиях. Однажды принесла статью в одну из газет. Редактор почитал, спросил: «Где вы пишете?» Я ему честно сказала: «Дома». А он имел в виду, в каком издании я работаю.
90-е годы у меня прошли в КВНе. Команда студентов медколледжа «Аборигены» 10 лет держала первое место, а преподаватели были режиссерами, сценаристами, реквизиторами, хореографами и прочее. Когда мне доверяли писать сценарии, я не задумывалась, почему у меня эти диалоги буквально вылетают на бумагу.
– А что дарит вам вдохновение?
– Конфеты (смеется). На самом деле я не знаю. Откуда-то вдруг из ничего появляется что-то. Причем, как ни странно, появляется в процессе домашнего труда. Может, меня пылесос так вдохновляет?
А для работы мне нужна тишина. Я должна быть одна в комнате, где никто меня не трогает, телефон молчит. Хотя свою самую теплую, самую любимую вещь – «Боричев Ток, 10» – я написала в жутких условиях. Поначалу меня посылали в командировки по работе. Я не успевала сумку разобрать, как уже летела дальше. Пыталась писать во время конференций, выбирала самый дальний угол, в итоге оказывалась под динамиками, но мне было все равно. Писала в самолетах, в залах ожидания. Потом вернулась домой, а там – в разгаре ремонт. Работала в постоянном грохоте, весь компьютер был в цементной пыли. Но нельзя было остановиться никак.
– Семья поддерживает ваши творческие порывы? Никто не жалуется: «Мама, где наш борщ?»
– В ходе моего писательского труда ни одна живая душа не пострадала (смеется). Борщ есть всегда. Кстати, я никогда не готовлю по рецептам. Только по вдохновению.
А директор издательства СахГУ Галина Дмитриевна Ушакова, прочитав рассказ, попросила меня написать вторую половину книги. Получилась книжка-перевертыш «Законы наследственности»: с одной стороны – папины произведения, с другой – мои.
Это издание отправили на выставку «Печатный двор» во Владивосток. Там за него дали диплом, вызвали меня, похвалили. Тогда я подумала, что можно еще что-нибудь написать. В общем, я не собиралась стать писателем. Все получилось нечаянно.
– Наверное, звезды так сошлись…
– Наверное. И как я в издательство СахГУ пришла – тоже звезды виноваты. Я тогда в медколледже работала, искать другое поле деятельности не было необходимости. И вдруг обнаружила, что вижу в книгах опечатки. До этого я их не замечала, наверное, раньше их было меньше. Пришла и спросила: «Вам не нужен корректор?» «Нужен», – сказали мне. – «Вы когда филфак окончили?» Говорю: «Я вообще-то на биофаке училась». Так и проработала в издательстве больше 10 лет, совмещая с преподаванием.
Для меня самой это загадка, почему так сложилось. Сначала папа со своими рассказами. Потом мой совершенно непонятный поход налево – в издательство. Рассказ из-за Татьяны Толстой. Случай, да?
– А вы как считаете? Что это – генетика, дар или судьба?
– Я думаю, что в мире все взаимосвязано, и все гармонично. Мир – это пазл. Все складывается, как должно быть. Всему свое время. Видимо, мне нужно было прочитать определенное количество тонн книг, чтобы начать писать.
– Писательство у вас тоже семейное?
– Тоже. Мой младший брат публиковался в сборнике «Сахалин», когда я еще была студенткой. Папа пишет рассказы. Из-за папы все и началось. Он военный, но, когда вышел в отставку, у него вдруг открылся литературный дар. Он начал писать рассказы для детей, для внуков, для себя, но нигде не публиковался. И когда у меня скопилась приличная стопка папиных работ, я пришла в издательство СахГУ с предложением издать книжку. Хотелось сделать папе подарок.
Произведений было не так много, и у меня спросили, не пишу ли я тоже. А на тот момент у меня совершенно нечаянно получился первый рассказ «Мы – коммерсанты». Написала я его Татьяне Толстой, сама не знаю почему. В одном эссе из ее сборника «Изюм» я прочла, как они с коллегами решили устроить конкурс на лучший рассказ о бизнесе, о коммерсантах. Работы люди присылали, но итоги подвести писатели не смогли, потому что ничего заслуживающего внимания там попросту не было. Я подумала: неужели это так трудно? Взяла и написала, хотя после этого конкурса прошло уже бог знает сколько лет.
– И околоучебные пособия?
– Это было один раз и больше не повторится (смеется). Кстати, рассказ написать не легче, чем роман. Известный русский генетик Тимофеев-Ресовский говорил: «Когда я не совсем понимаю сути вопроса, я пишу толстую монографию. Но когда мне все становится ясно, я пишу тонкую брошюру».
– Как думаете, есть ли что-то, что отличает писателя от других людей?
– Умение видеть и слышать. Года два тому назад ранней весной я ехала в маршрутке. На улице грязь, слякоть, серость. И вдруг на остановке в автобус входит молодая женщина в свадебном платье, подбирает огромные пышные юбки. Она вталкивает впереди себя маленького ребенка, плюхается на сиденье, передает деньги за проезд. Я посмотрела на пассажиров: хоть бы кто улыбнулся, хоть бы кто взглядом со мной встретился! Это, конечно, необыкновенный случай. Но многие постоянно проходят мимо таких. А писатель всегда видит, слышит, замечает.
Блицопрос
– Закончите фразы. Мое жизненное кредо…
– Улыбайся!
– Если бы я могла отправиться куда угодно, это был бы…
– Сахалин.
– Чтобы быть хорошим писателем, нужно…
– Много читать.
– В хорошей книге должен быть…
– Хороший конец. Я шучу. Должна быть музыка языка, музыка слов.
– Больше всего я люблю…
– Шоколадные конфеты.
– Больше всего я не люблю…
– Подлость.
– Я считаю, что добилась успеха благодаря…
– Своим учителям.
– Нужно читать книги, которые…
– ... нравятся, которые доставляют тебе радость. Это можно легко определить по первому абзацу: либо ты уплыл в «темные аллеи», либо не хочешь продолжать.
Ирина Левитес (Остапенко, псевдоним – это девичья фамилия мамы) родилась в Киеве. Папа писательницы – военный, мама – геофизик. В 1970 году Ирина Даниэлевна с родителями переехала в островной край.
33 года И. Левитес преподавала сестринское дело, микробиологию и медицинскую генетику в Сахалинском базовом медицинском колледже. Последние три года работает в издательстве Института развития образования Сахалинской области. Является редактором журнала «Сахалинское образование – XXI век».
Свой первый рассказ Ирина Даниэлевна написала в 2006 году. В 2008-м – стала членом Союза писателей России. Сегодня на счету И. Левитес 13 прозаических книг. Состоялись публикации в литературных журналах «День и Ночь», «Дальний Восток», литературно-художественном сборнике «Сахалин», сборнике «Современная проза Сахалина».
Писательница – лауреат премии губернатора Сахалинской области. А ее повесть «Боричев Ток, 10» стала финалистом престижной российской литературной премии имени Белкина.
Беседовала Екатерина Банковская. Фото из личного архива Ирины Левитес
МОНОЛОГ
Молоко прокисло. Совершенно некстати. И зонт куда-то запропастился. Да вот же он, завалился за стопку старого «Огонька».
– Верочка, ты куда? – прошелестела мама из дальней комнаты.
– Мамочка, не волнуйся. Я в круглосуточный, за молоком.
– Зонтик возьми. Кажется, идет дождь…
Робкий рассвет пробивался сквозь стену дождя, но легкомысленные птицы неистово галдели, обещая радостный день. В груди сладко заныло – вдруг не получится? Собьется, запутается, растеряется… «Я – чайка. Не то. Я – актриса…», – повторяла Вера, задумчиво шагая по лужам. Роль выучена наизусть давным-давно, когда после школы она поступала в театральный. Но испугалась и не пошла даже на первый тур. Думала: какая из нее актриса? Высокая, худющая, вся из острых углов. В коридоре под заветной дверью волновались совсем другие девушки – красивые, уверенные, яркие. Они непринужденно щебетали о системе Станиславского, феномене итальянского неореализма и школе Мейерхольда, мазали губы красной помадой и стягивали широкие пояса на немыслимо узких талиях. Вера забрала документы и отнесла в библиотечный институт, хотя прием уже заканчивался. Успела.
Сонная кассирша пробила молоко, килограмм риса и яблоки. Маме на терке потереть. Хорошо бы еще бананов взять, мама их любит, но это после зарплаты.
Как же сегодня на выступление одеться? Там будет весь город. Ни к чему этот дождь – накануне отгладила длинное вишневое платье, которое мама сшила для дебюта в драматической студии. Мама тогда еще не слегла. По вечерам стрекотала машинка, выпуская из-под лапки шершавый крепдешин, колкую шерсть или ласковый вельвет. В вишневом платье Вера пришла в студию. Прочитала в газете, что готовится к постановке «Чайка», собралась с духом, тихонько проскользнула в темный зал и присела на край кресла в последнем ряду. На сцене в светящемся круге стояла хрупкая девушка и, прижимая руки к груди, звенела: «Люди, львы, орлы и куропатки…» Вера, затаив дыхание, досидела до конца репетиции и зажмурилась от яркого света. «Почему в зале посторонние?» – обернулся длинноволосый режиссер и нервно схватился за концы шарфа, будто хотел немедленно себя удушить. «Извините», – прошептала она, залилась краской и убежала. Когда это было? В восемьдесят пятом? Нет, в том году мама заболела и уже не шила. Значит, раньше…
– Мамочка, я пришла! – Вера скинула мокрые ботинки, распахнула мокрый зонт, бросила мокрый пакет. – Давай, помогу тебе встать. Так, потихонечку… Вот так, моя хорошая…
Главное – не спешить. Путь в ванную длинный и трудный. Может закружиться голова. Несколько раз мама падала в коридоре. Договорились: одной не вставать. Кому нужны эти подвиги? На работе понимают, разрешают несколько раз в день сбегать домой. Идут навстречу, все-таки Вера почти сорок лет работает в школьной библиотеке. Хотя новая директриса о ее заслугах не знает, может и уволить. Тогда придется туго, на две пенсии сильно не разгуляешься, на одни лекарства сколько идет. Но пока не уволили, надо кашу сварить.
– Мамочка, овсянку? Или манную? – Вера усадила маму в кресло у окна, укутала ноги пледом. – Подожди, давай причешемся, поверни голову немного. Так овсянку? А то мне бежать скоро.
– Выходной же, Верочка.
– Ох, мама. У меня сегодня выступление.
– Как хорошо… – мама взяла Верину руку, подержала в ладонях, словно птенца. – Моя красавица… Что ты читаешь?
– Монолог Нины Заречной.
– «Люди, львы, орлы и куропатки…
– …рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы…» – продолжила Вера. – Нет, другое.
– Почитай, пожалуйста.
– Каша…
– Да бог с ней, с кашей. Читай.
– Хорошо. Это будет генеральной репетицией, – улыбнулась Вера, но стерла улыбку с лица, встала у окна, вытянулась струной и тихо начала: – «Я – чайка. Не то. Я – актриса. Он не верил в театр, все смеялся над моими мечтами, и мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом…»
Слушая низкий хрипловатый голос, печально поник золотой клен, притихли птицы, заплакал дождь, роняя слезы на стекло.
– Дай платок, – сердито попросила мама и крепко потерла пергаментные щеки. – Ты очень талантлива, Верочка. В каком зале ты будешь читать?
– На улице, мамочка, – засмеялась Вера. – Возле областной библиотеки, у памятника Чехову. Сегодня там будет масса людей. Праздник. День города. Я возьму твою белую шаль…
Пришла на полчаса раньше. Ругала себя на все корки: зачем согласилась? Ждет ее позорное фиаско на глазах у изумленной публики. Но Ольга Павловна, учительница литературы, пристала: «Верочка Александровна, миленькая, не откажите. Ребята из нашего драмкружка почитают, конечно. Ну, там Пушкина, Блока, я не знаю, Тютчева дам выучить. Но сказали, чтоб еще кто-нибудь из учителей выступил. Никто не хочет. Ну кто там знает, что вы библиотекарь, а не учитель? Какая разница? Миленькая, пожалуйста! Думаете, оно мне надо? Сказали – будут проверять».
Она поначалу отказывалась – шутка ли! Вот так встать и произнести бессмертные слова перед всем городом. Но решилась. Стоит теперь под зонтом и дрожит как осенний лист. Мимо идут веселые люди, радуются, смеются, не обращают внимания на дождь. Так ведь нет никакого дождя! Вера спохватилась и сложила зонт, подставила лицо теплым лучам. Ах, как хорошо! Но где же наши? Который теперь час? Надо же – простояла целую вечность и не заметила. Наверное, выступление отменили из-за погоды. Скорее всего, Ольга Павловна обзвонила детей и предупредила, а телефона Веры она не знает. Конечно, все отменили. Вон как музыка гремит, никто ее не выключает. А жаль, что все сорвалось…
Вера подошла поближе к памятнику.
– «Я говорю о сцене. Теперь уж я не так… Я уже настоящая актриса, – мысленно сказала она Чехову. – Я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной».
Антон Павлович сидел, легко закинув ногу на ногу, и внимательно слушал высокую старуху. Глубокие, словно высеченные резцом морщины, черные глаза, сияющие из-под белой шали, прямая спина и – вдохновенная, сбивчивая речь:
– «А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю, думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы…»
Вера спешила домой, почти бежала. Мамочке пора кушать. Ах, какой чудесный день выдался! Если работает лифт, надо выйти с мамой, посидеть на скамейке у подъезда. Такая красота вокруг! Осенние листья пылают, воздух прозрачен и свеж. Только бы работал лифт…
Теплый ветер развевал концы кружевной шали, и они трепетали за спиной как белые крылья.
Ирина Левитес