Тишина. Все пернатые, кому положено, улетели в теплые края. Даже юрких синиц не видать, не слыхать. Похоже, перебрались они ближе к жилью человека. Там этим птахам не из робкого десятка легче прокормиться.
В предчувствии близкой стужи хоронится вся живность. Законопатили ходы своего большого дома муравьи. До лучших времен затаилось в норах многочисленное семейство лесных мышей. Уютное дупло облюбовала белка: год нынче грибной – много боровиков насушила, да и орешки есть – зимовать не лихо! Даже хозяин леса укрылся в берлоге. Теперь топтыгина не страшат ни мороз, ни вьюга.
Взошло солнце, и небосвод быстро очистился. Вот когда открылась первозданность обновленной природы. По первозимку захожу в декабрьский лес, как в сказочный чертог, немного волнуясь от предвкушения чего-то особенного, необычного. И Берендеево царство никогда не обманывает моих надежд.
Минувшей ночью снегопад развесил на ветвях деревьев причудливые кружева – просто загляденье! На белых опушках колдунья-метелица сказку сотворила. Тут оставила профиль Мефистофеля. Прячет лукавый от солнечных лучей за стволы деревьев в голубую тень свой длинный нос. Боится, чертяка, чтобы кто-нибудь не откусил.
А вон там морщинистый старый пенек на пригорке нахлобучил огромную снежную шапку и стал смахивать на забавного лесовика. Но, видать, не по Сеньке шапка – сползла набекрень. Жмурится старичок-лесовичок от такой белизны, кажется, даже ворчит что-то невразумительное на своем, только ему понятном берендеевском языке.
Ствол старой ивы с одного боку залеплен голубоватым снегом, а с другого – кора разомлела от полуденного солнца. Потрогал – теплая. Выползла из трещины букашка, пошевелила усом, видно, не понравилось – холодновато, попятилась и опять исчезла.
А вот снежные шапочки, подтаявшие, а затем подмерзшие, будут еще лучше держаться на колючих головках осота, сверкая кристаллами льдинок. Склонились друг к дружке под тяжестью нарядов две модницы-веточки, о чем-то шепчутся, а может, это ветер шелестит, отряхивая снежинки с сухой шишки лиственницы?
Окутавший рябиновую кисть пушистый снег чуть розовеет от просвечивающихся спелых ягод. Рябину атакует стайка дроздов. От их возни кружева на ветвях рассыпаются в снежную пыль. И если бы не пороша на шапке, трудно поверить, что снег на ветвях не был миражом.
Вот уже несколько раз зима грозилась покрыть все вокруг глубокими снегами. И, наконец, разошлась: всю ночь снег валил.
На оголенных колючих ветвях шиповника еще кое-где краснеют плоды. Возьмешь на зуб, а они хрустят, как леденцы. Одинокие ягодки черники поздней чудом держатся на коричневых «пальцах» кустов.
Только среди стеблей с давно увядшими, напоминающими сморчки ржавыми листьями темнеют ручьи, над которыми еще кое-где зябко подрагивают невесомые, четырехугольные, похожие на звездочки, крылатки бересклета. Порывистые ветры давно лишили их тяжелых сережек с семенами, последние ливни отбелили до голубизны. И трепещут теперь они, с грустью напоминая о недавней осени.