Два фронта Василия Комарова
СтатьяОн служил родине не ради наград. И считал, что слава не может быть первой или второй степени…
ЧП в Костромском
24 августа 1965 года в больнице г. Холмска умер от тяжких телесных повреждений звеньевой картофелеводческого звена совхоза «Костромской» Николай Степанович Ковригин.
В ту пору совхозы области стали набирать силу: пошли в гору надои, привесы молодняка, росли урожаи. В село направлялись специалисты с высшим образованием – инженеры, агрономы, животноводы. Технику «оседлали» выпускники сельхозучилищ – механизаторы широкого профиля, каждый был и тракторист, и шофер, и слесарь, умевший выполнять все полевые работы с соблюдением правил агротехники. Резко возросли заработки, выплачивались весомые премии. Село облагораживалось, меняло облик.
К подбору кадров подходили строго: пастухов на летний период утверждали на заседании совхозного парткома, звеньевых и бригадиров – на бюро райкома. Имена передовых животноводов и механизаторов знали в районе и области, их портреты печатали районные и областные газеты, самые лучшие избирались членами райкомов, депутатами сельских и районных Советов. Поэтому о смерти Ковригина доложили первому секретарю Холмского райкома партии Р. Вяткину. Звонок из совхоза имел ярко выраженный политический уклон.
– Ковригина убили! Он требовал порядка, дисциплины, так они ему отомстили.
К начальнику следственного отделения городского отдела милиции Василию Михайловичу Комарову прибыла совхозная делегация. Говорили громко, с напором:
– Наш товарищ погиб на трудовом фронте! Мы требуем строгого наказания виновных, а они гуляют на свободе.
Василий Михайлович пытался остудить горячие головы:
– Разберемся, товарищи. Следователь Гибгот приступил к делу.
– Тут все без следствия ясно. Он погиб, а они живы. Вся окраина поселка слышала и видела, как при свете фар они гоняли трактор, утюжили звеньевого. Вышку им, подлецам! Мы этого так не оставим, за своего товарища постоим!
Инструктируя Иосифа Гибгота перед выездом к месту происшествия, Комаров предупредил:
– Никогда не берись за дело с предубеждением. Истину выявит только глубокое изучение обстоятельств и фактов.
От Дмитровки до Праги
Прибыл Василий Михайлович Комаров на Сахалин в июле 1955 года по направлению Министерства охраны общественного порядка (так называли МВД во времена Хрущева), успел поработать в уголовном розыске области, в Александровске, совсем недолго в Охе, а с 9 августа 1961 года на восемь лет осел в Холмске. Судя по документам, специального образования он не получил, штудировал учебники самостоятельно, опыт приобретал в практике – так тогда работали многие. Юные годы, предназначенные для студенчества, пришлось отдать войне.
Она застала его в Тульчине Винницкой области, где он служил в 415-м батальоне аэродромного обслуживания. Призвали его на срочную еще в мае, определили в техническую службу, поскольку он имел среднее образование – уровень довольно высокий для уроженца глухой деревеньки Дмитровки Калининской области. И неизвестно, почему грамотного солдата в ноябре 1941 года переводят рядовым в стрелковый полк 240-й дивизии.
Дивизия сражается на Юго-Западном, затем Воронежском фронте. Из отдельной роты автоматчиков его направляют в 271-ю отдельную разведроту, и только в марте 1943 года командируют на курсы младших лейтенантов. Дивизию передают в 40-ю армию и переподчиняют 2-му Украинскому фронту, в его составе до конца войны и сражается младший лейтенант, а с февраля 1945 года – лейтенант Комаров, командир взвода разведчиков.
После войны он оказался в Северо-Кавказском военном округе, в городе Нальчике, где его и увольняют в запас. И сейчас выписку читать обидно, а каково было ему, боевому офицеру? Документ гласит:
«Увольняется из кадров Красной Армии в запас (…) Комаров Василий Михайлович ввиду слабой военно-теоретической подготовки и как не представляющий ценности для Красной Армии».
Такую формулировку употребляли при списании поломанной мебели. Но Комаров был человек, офицер разведки, лично возглавлял самые опасные поисковые операции. Помимо медалей, он имел ордена: Красной Звезды, Отечественной войны II степени, Славы III и II степеней. Перенес восемь ранений, две контузии. По излечении его возвращали в строй, потому что на фронте опытный солдат, тем более разведчик – самый надежный воин. Четыре года он был в пекле войны: отступал, держал оборону, наступал, ходил в разведку, приводил «языков», хоронил товарищей, стонал на госпитальных матрацах, учился, учил других – ведь за что-то ему присвоили звание лейтенанта, доверили взвод разведки! Никудышного командира на такой должности не держали бы и неделю. Разведка – глаза и уши командования!
Но вот война закончилась – и он стал не нужен.
Момент истины
Прежде всего лейтенант Гибгот поехал в морг, чтобы присутствовать при вскрытии. Версия о том, что Ковригина «утюжили», отвергалась сразу. Однако тяжкое телесное повреждение имелось, и его характер должен определить медэксперт. Вскрыв желудок, он покрутил головой:
– Чуешь, Иосиф, чем пахнет? Покойный находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Жаль механизатора, но такова горькая правда.
После тщательного осмотра места происшествия Гибгот решил полностью воссоздать картину прошедшего рабочего дня. Он пришел в прокуренный кабинетик механика, произвел изъятие путевых листов, побывал на складе ядохимикатов, не поленился пройти по полю и частным огородам, заглянул в магазин, опросил больше десяти человек. Выяснилось, что Ковригин постоянно доверял вождение трактора Зубову, не имевшему прав, наскоро обучил его самому простому: заводить, переключать скорости, рулить. Зубов вошел во вкус и под руководством звеньевого выполнял полевые работы, перевозил грузы.
В злополучный день Ковригин и Зубов выехали в поле на двух тракторах. На тракторе ДМ-20 был смонтирован опылитель, трактор МТЗ-50 использовался для перевозки препарата. Наряд на работу и выпуск тракторов осуществлял бригадир Мартыненко, он же механик. Гибгот спросил его:
– На каком основании вы допустили к работе Зубова, если у него нет прав?
Мартыненко огрызнулся:
– А работать кто будет, если все побегут на непыльные должности?
– Каждый из нас учился своему делу. Что касается пыли и грязи, то их в нашей работе больше, чем у вас.
Помимо совхозных полей, Ковригин и Зубов обработали большой огород завмага Марии Григорьевны. Она угостила работников сразу же, а под вечер ее муж Виктор и Миша Еремеев принесли еще поллитровку, луковицы с огорода и селедку. Промочили горло, Виктор ушел, а Еремеев, Зубов и Ковригин остались допивать. Следователь неоднократно допрашивал Зубова и Еремеева, что произошло дальше. Они врали, путались, загоняли сами себя в угол.
Пришел Гибгот к Василию Михайловичу, попросил помощи. Начальник объяснил:
– Им есть чего бояться. Еще следствие не начиналось, а молва уже объявила их убийцами. Доказательств невиновности у них нет никаких, репутация в совхозе подмоченная, на двоих десяток дисциплинарных взысканий – кто их станет защищать? Их могут выгнать с работы, а этого они боятся не меньше, чем тюрьмы. Один – бобыль, другой сожительствует со случайной женщиной. Уволят – куда им податься? Посадят – кто станет их ждать? Поэтому и врут. А что на самом деле было, тебе надо выяснить. Разговори их, Иосиф, убеди, чтоб не боялись.
Между тем районное управление сельского хозяйства и руководство совхоза все настойчивее требовали «принятия мер» по поводу трагического происшествия. Звонили из райкома. Василий Михайлович попросил назначить время.
На другой день, вооружившись актами экспертизы, протоколами допросов, фотографиями, лейтенант Иосиф Гибгот пришел к первому секретарю райкома Р. Вяткину.
– Никакого «зверского убийства» не было. Налицо производственное разгильдяйство в совхозе, грубое нарушение трудовой дисциплины, правил техники безопасности. Основная же вина лежит на самом Ковригине. Он доверил вождение трактора разнорабочему Зубову, не имевшему ни прав, ни практических навыков. После работы последовало угощение, трактористы возвращались в гараж в состоянии опьянения. Зубов съехал с дороги перед мостом и остановил трактор МТЗ-50 в неустойчивом положении, Ковригина занесло в канаву. Он подошел к трактору Зубова с той стороны, куда трактор был наклонен. В этот момент трактор самопроизвольно, от работающего двигателя, опрокинулся, нанеся ему тяжкие телесные повреждения. Зубов и Еремеев кинулись к пострадавшему, перенесли его на силосный бурт. Было уже темно, Зубов завел ДТ-20, включил фары. Некоторые жители этот момент приняли за расправу, пустив слух, что Ковригина «утюжили». Зубов остался возле пострадавшего, Еремеев вызвал фельдшерицу, вместе они нашли транспорт и отвезли звеньевого в больницу, где он и умер. Таковы наши выводы. Завтра дело будет направлено прокурору, а в ваш адрес – представление.
– Этим фактам на бюро мы дадим должную оценку, – пообещал Вяткин.
После состоявшегося бюро знакомые работники сельхозуправления и совхоза не здоровались с Гибготом несколько месяцев.
«Фронтовики, наденьте ордена!»
Май 1965 года вновь стал для них светлым праздником. Как засияли их лица, как они приосанились! Двадцать лет никто не спрашивал, где и как они воевали, как мыкали горе в окопах, лесах, болотах, в степях, продуваемых всеми ветрами, как стояли насмерть на стратегически важных рубежах, как корчились на госпитальных койках. А тут пронзили им душу: «Фронтовики, наденьте ордена!»
Торжества развернулись за несколько дней до 9 мая. Был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении юбилейной медали «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Она вручалась всем военнослужащим и лицам вольнонаемного состава, которые принимали участие в Великой Отечественной войне, партизанам, всему личному составу Вооруженных сил Советского Союза.
Орденами и медалями награждались те, чьи подвиги стали известны после войны. Звания Героя Советского Союза удостоились воины, погибшие в боях, но не оцененные вовремя. Через 21 год присвоили звание Героя генералу армии Николаю Федоровичу Ватутину. К тому времени в Киеве ему уже был установлен памятник. В этом указе называлось и имя Антона Буюклы, которого знал каждый сахалинский школьник.
На торжественные собрания, посвященные 20-летию Победы, ветеранов пригласили в лучшие дворцы страны, в театры и Дома офицеров, в районные Дома культуры, в сельские школы, клубы. Корреспонденты кинулись наперебой расспрашивать их о подвигах.
Я хорошо помню вечер 8 мая, организованный в старой школе села Чапланово. В вестибюль набилось столько взрослых, что дети, притихнув, потерялись среди них.
Мероприятие готовилось наспех, однако все наши организационные огрехи затмило открытие, ошеломившее присутствующих.
Вся масса односельчан, которых мы знали как плотников, возчиков, скотников, грузчиков, трактористов, токарей, слесарей, разнорабочих, бригадиров и рядовых, вдруг предстала перед нами в совершенно другом облике – в облике солдат Великой Отечественной.
Для них поставили стулья лицом к зрителям, но скоро пришлось приносить скамейки, так как приходили все новые, совершенно неожиданные, в числе последних оказался конюх, от которого постоянно попахивало спиртным. Спросили его, где воевал.
– А был я в кавалерийском корпусе генерала Белова, под Вязьмой мы попали в окружение, выбирались к своим до самого лета, лошадей берегли.
Из присутствующих никто не знал генерала Белова, имел очень смутное представление о Вязьме, однако то, что человек выбрался из окружения и не попал в плен, вызывало уважение.
Зал, наполненный родственниками, друзьями, соседями фронтовиков, буквально впивался глазами в каждого, кто кратко докладывал о себе. «Минометчик, полвойны сидели в обороне на Северо-Западном фронте…», «Танкист, дважды горел, освобождал Болгарию, там все пишут нашими буквами и называют нас братушками…», «Москву защищал, получил первое ранение…», «Отступал до самого Сталинграда, зажали мы там Паулюса, а добивали его другие, мне пришлось целый год в госпитале маяться…»
Я видел, как рядом женщина радостно всплеснула руками после мужниного выступления: «Смотри ж ты, какой он! А дома ничего не рассказывал».
В нашем представлении героями были те, про кого писали в книгах, кого награждали Золотыми Звездами. А сюда пришли обыкновенные солдаты, и нам предстояло осознать, что они и были частицей народа, сумевшего победить немецко-фашистских захватчиков.
В тот вечер состоялось торжественное собрание в Холмске, где в президиуме, рядом с руководителями района, находились герои Советского Союза Спицин и Валентеев, а также полный кавалер ордена Славы В. М. Комаров. Так представляла его газета «Коммунист». Однако он не был полным кавалером, так как имел орден Славы III степени и два ордена II степени. Но статут ордена такое явление исключал! В третий раз награжденному обязаны были вручить орден I степени.
На это несоответствие обратил внимание Иосиф Гибгот. Выпускник юридического факультета МГУ, он немедленно связался со своими однокурсниками, работавшими в Президиуме Верховного Совета СССР. Те подняли наградные листы и подтвердили: при составлении документов допущена ошибка по чьей-то халатности. Пусть товарищ Комаров направит письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарища Микояна, и ошибка будет исправлена, воину вручат орден Славы I степени. Ведь обладателей ордена Славы всех трех степеней на всю страну имелось всего 2582 человека, а удостоенных ордена Славы двух степеней – свыше 46 тысяч. Полного кавалера ордена солдатской Славы почитали так же, как Героя Советского Союза, а то и выше.
Когда Гибгот пришел с такими соображениями к Комарову, тот не выразил радости, более того, высказался с какой-то нотой неудовольствия:
– Не стану подавать заявление. В заявлении надо написать «прошу». А просить товарища Микояна я ни о чем не хочу. Мне достаточно тех наград, что я получил. Кто допустил ошибку, тот ее пусть исправляет.
И уже веселее заключил:
– Забот у нас, Иосиф, без этого хватает.
Покой им даже не снился
И в самом деле, начальнику следственного отделения Холмской милиции и его подчиненным часто было не до сна. Что-то пробуксовывало в государстве. Иначе чем можно было объяснить многие нестыковки бытия? Жизнь улучшалась, заработки росли, театры, книги, кино духовно обогащали людей, а нарушений правопорядка становилось все больше. Начальник УВД Сахалинской области докладывал в обком партии в октябре 1969 года: «В текущем году в области создалась напряженная оперативная обстановка. Несмотря на крайне высокий уровень преступности в области (57 преступлений на 10 тысяч населения), преступность продолжает расти. За 8 месяцев текущего года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года количество преступлений, зарегистрированных по линии уголовного розыска, увеличилось на 152 случая. Отмечается рост особо опасных преступлений: убийств – на 22,8 процента, тяжких телесных повреждений – на 37,5 процента, краж личного имущества – на 15 процентов. За 8 месяцев не раскрыто 183 тяжких преступления».
Предстояло их раскрывать лучшим специалистам области, в том числе и Комарову. С одного фронта он перешел на другой – внутренний. Крепко потрепала его война, довольно помытарился он на гражданке, однако сохранилось в нем и чуткое отношение к сослуживцам, и сочувствие к неудачникам – вышеописанный случай об этом и свидетельствует. Ведь можно было ради карьеры раздуть невиданное по размаху дело, подшить ему политическую подкладку, снискать себе славу и… погубить невинных.
25 ноября 1972 года старший инспектор отдела уголовного розыска УВД Сахалинского облисполкома майор милиции Василий Михайлович Комаров, достигнув 50-летнего возраста, был уволен в отставку и уехал. Куда – неизвестно.
Вот такие люди нас спасли во время войны, сберегали наш покой в мирное время.