Имя на карте. От носу камчадальского в полуденну сторону…

Иван Козыревский был внуком поляка, попавшего в плен во время войны России с Речью Посполитой и сосланного в Якутск. Его отец участвовал в освоении Камчатки. В камчатские казаки был зачислен и его сын.

– Новые земли на юге разведаем и к русской державе их обратим, приказывай готовить лодки, шить паруса, порохом да провизией запасаться, – советовал есаул Иван Козыревский атаману Даниле Анциферову. – Или ты запамятовал наказ царя-батюшки: присоединить к России полуденные острова?

Да и сам атаман давно уже подумывал о землях неизведанных. С мыса Лопатки ему часто доводилось их лицезреть.

Знал есаул слабую струнку Данилы Яковлевича. Ведал, чем и казаков завлечь – одному обещал бобровых шкурок дюжину, другому рост в чине, третьему… А впрочем, и так понятно – падки людишки на дармовщину.

– Дело молвишь, – проронил атаман.

И еще поразмыслив немного, скомандовал:

– Собирайтесь, служилые, в дорогу.

И закипела, заспорилась работа в казачьих руках, привыкших не только к оружию. Диву давался атаман, как дружно перекликались топоры, певуче звенели пилы. Словно грибы, росли крутобокие остовы вместительных байдар. В пазах обшивки вспенивалась смола. Тут же кроились паруса, готовились мачты и реи. На берег реки казаки стаскивали оружие, порох, запасы провизии…

И вот в августе 1711 года тяжелые, медленные в ходу байдары отчалили от обжитого Камчадальского Носу и отправились к неизвестной Курильской земле. Они двинулись в полуденную сторону, то есть на юг, где в ясной синеве океана вырисовывались остроконечные вершины гор.

Когда казаки добрались до первого острова и стали в устье реки, завечерело. Скалистый берег был безлюден и угрюм. Лишь стаи птиц, кружившиеся над утесами, да любопытные нерпы, высовывавшие головы из воды, вносили оживление.

Остров оказался обитаем. Вблизи от устья на небольшой поляне казаки увидели серые круги кострищ. Дожди еще не размыли золу, видать, совсем недавно здесь стояло кочевье.

Утром, чтобы понапрасну не рисковать, первопроходцы решили обойти остров на ладьях. Вскоре на отлогом косогоре они приметили деревянные хижины местных жителей – курилов.

Через взятого с Камчатки переводчика Анциферов сразу же сказал островитянам, что они должны платить русскому царю ясак. Однако взять большую дань казакам не удалось. Оказалось, что на их острове соболей и лисиц не водится и бобрового промысла не бывает…

Атаман огорчился: стоило ли плыть в такую даль и вернуться с пустыми руками, когда на Камчатке можно взять гораздо больше пушнины. А Козыревский радовался как ребенок. Его нисколько не волновала величина подати. С аборигенами у есаула сразу же завязались дружеские отношения. И как бы ни прислушивался Анциферов к расспросам товарища, он так и не уловил в них даже намека на поживу.

Что же заинтересовало Козыревского? Остров, его речки, заливы и мысы. Он не переставал допытываться у курилов о зимней погоде в этом краю, о рыбном промысле, об охоте и все ответы записал на бумагу. А когда она закончилась, стал писать на бересте.

А в ответ на удивленный взгляд Анциферова заметил:

– Не кручинься, Данила Яковлевич. Как знать, может, эта «скаска» любого ясака весомее станет. Новые земли открыли мы для Отечества. Вот наш главный козырь.

На следующий день есаул с тремя аборигенами и с берестяным свитком ушел в глубь острова. Где только ни искали его казаки – в зарослях ольхи и березняка, между прибрежных утесов, – все напрасно. Хитроумный есаул как сквозь землю провалился!

Каково же было удивление товарищей, когда они нашли Козыревского на самой вершине огромной скалы. Иван Петрович сидел с развернутой берестой на коленях и что-то чертил. Он изобразил подробнейший план острова. На юге за проливом виднелась еще земля...

– Самое главное сделано, атаман, – попытался он утихомирить разгневанного Анциферова. – Вот он, наш остров! Теперь и в челобитной царю Петру Алексеевичу сможем написать: принимай, батюшка государь, новые земли под свою высокую руку.

Так в 1711 году русские люди открыли Курильские острова и побывали на первом из них.

Возвратившись в острог, казаки принялись писать челобитную царю. Спорили они до хрипоты, выверяя каждое слово, каждую фразу. Челобитная рассказывала о славных делах дружины, о походе на Курильские острова. Козыревский приложил к челобитной карту открытых земель.

Прошло время, и это донесение стало в столице важной новостью.

И Козыревскому было велено немедля собираться в дорогу для дальнейшего проведывания Курильских островов. Было это веление для Ивана Петорвича наградой. Опять увидит он бескрайнюю даль океана, чаек над вспененной волной, таинственные земли, где никто еще не бывал из его соотечественников.

В 1713 году Козыревский, под началом которого 66 казаков, достигает второго острова Курильской гряды – Парамушира. Иван Петрович составляет чертежи открытых земель. Расспросив местных жителей, Козыревский уточнил расстояние до японских берегов и начертил приблизительную карту юга Камчатки, Курильских островов и Японии.

Побывав на Курилах, Козыревский подробно описал хозяйство, торговлю, быт и нравы обитателей островов – айнов, составил первое в мире описание почти всех островов гряды. Его сведениями пользовался ученый-картограф С. Ремезов. Использовали их в своей работе и иностранные картографы.

Отмечая заслуги Козыревского, я вместе с тем далек от мысли его идеализировать, представляя этаким бессребреником. Он – дитя своего времени. На Камчатке и Курилах Козыревский занимался сбором ясака и делал это порой очень круто, жестоко наказывал непокорных.

Из-за отсутствия бумаги Иван Петрович, как и другие землепроходцы, записывал на бересте. Его берестяные ясачные книги сохранились до наших дней.

В 1726 году Козыревский передал Витусу Берингу «Чертеж Камчадальского Носу и морским островам» с подробными пояснениями, в которых отразились познания землепроходцев о землях, бывших до того неведомыми.

Почти год Козыревский был сам приказчиком на Камчатке. Он расширил и укрепил старые остроги, построил новые.

Отважный есаул водил казаков на непокорные племена. Его голос, как труба иерихонская, гремел в жарких и яростных схватках. С неразлучной трубкой в зубах, с обнаженной, сверкающей саблей Иван Петрович шел впереди. Видели его в самой гуще битвы, там, где казаки сражались один против десяти.

Будучи веселым человеком, Иван Петрович мог петь и плясать перед боем. Где-нибудь в малом острожке, когда горстка израненных казаков отражала неистовые атаки воинов-аборигенов. Он мог шутить и смеяться, рассказывать истории, от которых, бывало, не выдержит, улыбнется самый суровый казак.

Козыревский был смел и за словом в карман не лез. Присмотревшись к беспокойному есаулу, можно было увидеть, как искал он опасностей и шел им навстречу. Казалось, нисколько не страшился он облеченных властью приказчиков, а если припугивали его царем, насмешливо улыбался: до бога высоко, до царя далеко, а я здесь и сам себе, и вам начальник.

Ходили упорные слухи, что, дескать, он замешан в убийстве сурового и властного Владимира Атласова, первого камчатского приказчика и первооткрывателя. Козыревский эти слухи яростно опровергал, называя их клеветой недругов и злым наветом. Тем не менее они определили дальнейшую судьбу землепроходца.

Но это уже совсем другая история.