За гранью жизни

Ежегодно 30 октября отмечается День памяти жертв политических репрессий

Чёрный памятник

Очевидцев тех жутких событий мало уже на свете. А пройдут годы – не станет и тех, кому живые свидетели лично поведали про кровавую жатву 1937 года на Сахалине. Останется, может быть, только одно тяжкое, вещественное как каменная глыба напоминание – монолит на дороге между Александровском-Сахалинским и Тымовским. Там, где когда-то было селение Верхний Армудан.

И, наверное, сюда будут приходить потомки хотя бы раз в год, 30 октября, в День памяти жертв политических репрессий. Подниматься по ступенькам к пятиметровой пирамиде из чёрного мрамора, возлагать цветы к подножию, чтобы почтить тысячи сахалинцев, безвинно убитых в этом месте.

На чёрном памятнике высечены строфы:

«Армудан... И ты уже за гранью...
Здесь едва ли кто тебя найдёт,
И твоё последнее желанье –
Встретить утро – выстрел оборвёт.

Многие безвестными остались,
По тайге их всех не отыскать,
Лишь деревья по утрам шептались,
Зная то, что страшно было знать».

Эти слова написал Николай Емельянович Золотов, островной педагог, партийный руководитель и поэт, один из немногих уцелевших узников Верхнего Армудана. Долгие годы он никому не рассказывал о своём страшном опыте.

– Даже мы, близкие, только в конце 80-х годов узнали, что папа был репрессирован. Тогда об этом начали говорить, – рассказывает дочь поэта Ирина Конюхова. – И лишь после его кончины в 1993 году смогли ознакомиться с личным делом и протоколами допросов, которые хранились в архиве.

«Я, Николай Золотов, являюсь членом контрреволюционной, фашистско-шпионской организации...», – он и сам не помнил, как поставил свою подпись под этим признанием. В череде пыток, бессонных ночей, без воды и пищи узник скоро впадал в полуобморочное состояние. Кто-то мог выстоять неделю, другую, но не сознавшихся в этих застенках не было.

Не рассуждать, а расстреливать

Николаю шёл тогда семнадцатый год. Потомок каторжан, родом из местного села Михайловки, он учился в девятом классе александровск-сахалинской школы. А жил у своего дяди Фёдора Фёдоровича Золотова, который работал в системе народного образования.

В 1937 году массовые аресты начались на Сахалине после прибытия «московской бригады» НКВД, которая принесла сигнал с верхов: не рассуждать, а находить и расстреливать. И местные безопасники во главе с печально известным Дрековым рьяно взялись за работу. Уже в первые полгода на Северном Сахалине по надуманным обвинениям было привлечено несколько тысяч человек.

«Шпионско-повстанческую организацию» среди учителей Александровска породил следователь Кобзан, которому Дреков обещал орден в случае успеха. В декабре 1937 года был арестован Ф. Ф. Золотов и ряд других учителей, сотрудников облоно.

А в день семнадцатилетия Николая, 21 декабря, его и самого вдруг вызвали с урока. Сказали, что нужно отнести дяде немного денег и некоторые вещи. Собрав небольшую передачку, юноша отправился в порт, где содержались заключённые. Обратно уже не вышел.

– Подпиши документ и уходи домой, – приказал ему следователь Кобзан, протягивая лист бумаги с текстом.

Николай прочитал и удивлённо покачал головой: в листовке перечислялись имена школьных учителей, которые якобы занимаются контрреволюционной пропагандой.

– Но это же всё неправда, – сказал он. – Нас учили по учебникам.

Дальше последовали девять дней непрерывных истязаний, изнурительные допросы. Следователи менялись поочерёдно, а арестованному не дозволялось ни есть, ни пить, ни даже садиться – он всё время стоял в наручниках у стены. «Подпиши бумагу – и пей, сколько хочешь», – увещевал следователь, показывая стакан воды.

Через несколько дней мучителям стало уже недостаточно простых обвинительных показаний. Теперь от юноши требовали признания, что он и сам состоял в контрреволюционной организации. Потом имитировали расстрел: вывели к мысу Жонкьер, поставили на скалу у моря и нацелились из пистолетов – всё это входило в арсенал допросных методов.

Пытка закончилась 30 декабря, когда в присутствии «тройки» НКВД ему был зачитан «признательный протокол», который он, видимо, подписал в полубреду. Золотов ещё раз отказался от этих слов и от подписи, но для палачей дело было уже закончено. На другой день его отвезли в одиночную камеру, после перевели в общую тюрьму.

Безымянные строки

В Армудан молодого человека доставили на исходе зимы 1938 года. Там, недалеко от бывшего совхоза «Пограничник», в бараках жили заключённые, многие из которых уже были приговорены к высшей мере наказания.

Расстрелы совершались буднично, в 500 метрах от жилых домов, по сотне и более человек за раз. Людей со связанными руками ставили вереницей на колени у края ямы, и грохот выстрелов гремел на всю округу. Жизнь в Армудане была действительно уже за гранью: каждый день просыпаясь утром, заключённые не знали, удастся ли увидеть закат.

Там Николай Золотов получил весточку о том, что арестована и его мать, доярка из Михайловки, за «антисоветскую пропаганду». Она вышла на волю лишь после войны. Дядю Фёдора Фёдоровича расстреляли, а сам юноша остался в живых благодаря стечению обстоятельств. В лагере смертников он провел 8 месяцев, потом через Владивосток с другими осуждёнными был отправлен в хабаровскую тюрьму, где оставался до марта 1939 года.

К тому времени сахалинский палач Дреков и сам угодил за решётку, и, возможно, поэтому Николай был оправдан, реабилитирован и отпущен на свободу. Он вернулся в Александровск-Сахалинский, поступил в педагогическое училище, но не успел закончить его: началась война.

Дальнейшая судьба нашего героя тоже не была простой. Он воевал под Сталинградом, где получил ранение. Потом участвовал в боях в Маньчжурии и Корее. Вернувшись, закончил педучилище, потом – заочно – Южно-Сахалинский пединститут.

После вступления в коммунистическую партию Золотова стали назначать на ответственные посты: он заведовал гороно, побывал директором разных школ, председателем Александровского горисполкома и Курильского райисполкома, съездил в качестве делегата на XXII съезд партии. С 1960-х годов стал известен как поэт, публиковался в центральных и местных газетах.

Лишь под конец жизни Николая Емельяновича вновь коснулся отзвук давней армуданской трагедии. Уже на пенсии продолжая общественную деятельность, он стал членом комиссии содействия восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий.

– С заседаний этих комиссий папа приходил больным, там такие страшные судьбы были! – вспоминает дочь Ирина Конюхова. – Он как будто возвращался в страшное прошлое, как будто с каждым новым разобранным делом о реабилитации снимал камень с души оклеветанного, но часть груза брал на себя. Без сомнения, работа в реабилитационной комиссии подорвала его здоровье и сократила жизнь. Но остаться в стороне от этого важного дела – восстановления справедливости – он никогда бы не смог.

В какой-то мере благодаря этой деятельности появился и памятник в Верхнем Армудане, пятиметровая пирамида работы скульптора Владимира Чеботарёва. Правда, памятник добирался до места много лет и был установлен только в 2005 году.

На его обратной стороне высечены в чёрном мраморе строки стихов. Без подписи. Безымянные, как и те тысячи людей, которые когда-то ушли отсюда в вечность.

Фото из архива Ирины Конюховой и из архива редакции.