Точка на карте — Екатеринбург: повторяем маршрут Чехова на Сахалин

Наш корреспондент повторил маршрут Чехова на наш остров. Эта статья посвящена Екатеринбургу.

За счастьем!

В Перми счастье не за горами. Об этом напоминает арт-объект с высеченной в металле фразой. Наверное, имеются ввиду Уральские горы. За ними на востоке находится Екатеринбург, где на пешеходной улице Вайнера установлена так называемая кнопка счастья. Считается, что, нажав на нее, можно сделать счастливым одного случайного человека на Земле. Это же давняя мечта гуманистов. Теперь вы знаете, где ее можно осуществить! Монитор над кнопкой зафиксировал, что такой возможностью воспользовалось уже более трех миллионов человек.

К этой породе людей относится и герой нашего повествования. Хотя больше сотни лет назад Антон Павлович не знал о такой возможности, но, скорее всего, как и многие талантливые люди, чувствовал интуитивно, что лучшее будущее на Востоке.

На железной дороге Пермь-Екатеринбург была станция «Европа-Азия», где проходила условная граница между двумя частями света. Поезд делал остановку, и пассажиры могли посетить символический пограничный столб. Путешественники часто устраивали там импровизированные банкеты с шампанским в честь этого события. Не известно, отмечал ли его наш странник, но впечатление на него оно точно произвело.

«Сижу я теперь в Екатеринбурге; правая нога моя в Европе, а левая в Азии», — писал Чехов родным. А другу писателю Николаю Телешову советовал: «Перешагните непременно границу Европы, чтобы почувствовать под ногами настоящую азиатскую землю, чтобы иметь право сказать самому себе: „Ну, вот я и в Азии!“… Сколько всего узнаете, сколько рассказов привезёте! Увидите народную жизнь, будете ночевать на глухих почтовых станциях и в избах, совсем как в пушкинские времена; и клопы вас будут заедать. Но это хорошо. После скажете мне спасибо… Если хотите быть писателем, завтра же купите билет до Нижнего. Оттуда — по Волге, по Каме…».

Вот рецепт, как стать писателем. Интересно, что будет с нашим журналистом, который последовал чеховской рекомендации?

Холодная встреча

«Погода отвратительная… тепло заменяется жестоким холодом… дождь, снег и крупа. Натягиваю кожаное пальто», — так описывал путешественник свой визит в этот город.

Писателю пришлось покупать себе резиновые калоши. Как предполагают краеведы, это были изделия Российско-Американской резиновой мануфактуры, в советское время получившей название «Красный Треугольник».

Местных извозчиков с пролетками он назвал карикатурой: «...это нечто невообразимое по своей убогости. Грязные, мокрые, без рессор… Здешние дрожки — это аляповатая пародия на наши брички… Ездят не по мостовой, на которой тряско, а около канав, где грязно и, стало быть, мягко».

Если бы писатель знал, что извозчик, который его вез с железнодорожного вокзала, дважды на нем нажился, то возмущения было бы еще больше. Он не только получил с Чехова за проезд, но и мзду от хозяина гостиницы, чтобы тот доставил клиента прямо к нему, минуя другие отели. Такая договоренность у купца второй гильдии Павла Холкина была со всеми кучерами. В наше время подобную манеру ведения дел назвали бы недобросовестной конкуренцией. Тем более что отель был одним из самых дорогих в городе на перекрестке бывших Покровского проспекта и улицы Златоустовской. Сейчас ее адрес: улица Малышева, 68.

Павел Васильевич спустя десять лет после того, как в его гостинице останавливался Чехов, «прославился» на всю Россию тем, что в довольно грубой форме отказал поздним вечером в приюте артистам, потому что не любил представителей этой профессии. На доводы, что они не просто актеры, а приехали на гастроли из императорского малого театра, он ответил: «Да все едино — шантрапа». Как только Холкин проглядел драматурга Чехова, непонятно. Может быть, что-то объясняет воспоминание Ивана Бунина об Антоне Павловиче: «Многим это покажется очень странным, но это так: он не любил актрис и актеров, говорил о них: „На семьдесят пять лет отстали в развитии от русского общества. Пошлые, насквозь прожженные самолюбием люди“».

«Американская гостиница», которой владел купец, ничего общего с названием не имела. Обстановка в ней была выдержана в европейском стиле с шикарным рестораном русской и европейской кухни, именитым московским шеф-поваром, а также магазином с деликатесами. В номерах паркетные полы, настенные обои, изысканная мебель, чугунные ванны с горячей водой и неслыханное для российской провинции того времени электрическое освещение. Антон Павлович назвал гостиницу «очень недурной». Трехэтажное здание в стиле эклектики с элементами классицизма и ренессанса сохранилось до наших дней. Сейчас в нем располагается Екатеринбургское художественное училище имени Ивана Дмитриевича Шадра. На фасаде установлена мемориальная доска, напоминающая о пребывании здесь знаменитого писателя.

Учитывая давнее соперничество между Пермью и Екатеринбургом, последний в свое время входил в Пермскую губернию, забавно, что в газете «Деловой корреспонденции» опубликовали список приезжих в «Американской гостинице»: Донгауер из Красноуфимска, Визель из Риги и Чехов из Перми. У пермяков появился еще один повод «приватизировать» Антона Павловича, что только подливает воду на мельницу давнего противостояния между этими городами.

Прием Гуниади

Мало того что Чехов отправился на Сахалин уже больным холерой, в Екатеринбурге у него обострилась еще одна хворь, к тому же деликатного свойства. Поэтому он на два дня засел в номере с Гуниади. Это не врач, а венгерский военный и политический деятель…в жидком виде. Точнее лечебная горькая природная минеральная вода очень высокой минерализации из термальных источников Будапешта, названная в честь Яноша Хуняди (Яноса Гуниади). Это сильное слабительное средство «кашляющая и геморройствующая особа», как себя рекомендовал писатель, употребляла «с большим успехом». Подобная вода в те годы продавалась миллионами бутылок в Европе, включая Россию, и была настолько популярна, что ее даже подделывали. Одной из жертв такого обмана стал сам Чехов, но это случилось уже позже, в Ялте. Известный шутник и любитель смешных псевдонимов, одно из писем Лике Мизиновой он подписал: «Вам известный друг Гуниади-Янос…».

Помимо болезни и погоды, которую он называл «азиатчиной», его раздражало: «Всю ночь здесь бьют в чугунные доски. На всех углах. Надо иметь чугунные головы, чтобы не сойти с ума от этих неумолкающих курантов». Примирял с действительностью «великолепный, бархатный» колокольный звон.

«Чуть не убили»

«Вместо таких милых человеков, как Вы, я вижу вокруг себя лобастых и скуластых азиятов, происшедших от совокупления уральского чугуна с белугой», — писал Чехов своему другу врачу Николаю Оболонскому. А в другом письме «друзьям тунгусам», как он шутливо именовал родных, признавался: «Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса… Сегодня утром входит один такой — скуластый, лобастый, угрюмый, ростом под потолок, в плечах сажень, да еще к тому же в шубе. Ну, думаю, этот непременно убьет». Оказалось, что это его родственник, которому он сообщил о своем приезде. Возможно, Чехов в свойственной ему ироничной манере сгустил краски. Кроме того, в подоплеке этого описания могли сказаться сложные отношения уральских родичей с отцом Антона Павловича, который обращался к ним за поддержкой, находясь в Таганроге на грани разорения. Есть мнение, что описанием «несостоявшегося убийства» Чехов хотел произвести впечатление на своих близких и знакомых. А кроме того, рассчитывал на их гостеприимство и поддержку по пути на восток.

С дороги он писал: «Возрадуйтесь, о матерь! Я, кажется, проживу в Екатеринбурге сутки и повидаюсь с родственничками. Быть может, сердце их смягчится, и они дадут мне три рубля денег и осьмушку чаю».

Но его надежды не оправдались. Как бы то ни было, очень занятой деловой человек Александр Симанов (Симонов), фамилию писали по-разному, на самом деле бросил все дела, чтобы навестить Чехова, что показывает уважение к гостю.

Сын двоюродной сестры матери Чехова Прасковьи Симановой был представителем влиятельного купеческого рода. Да и сам являлся членом городской думы, земской управы и редактором «Екатеринбургской недели» — первой частной городской газеты, которая, кстати, ничего не написала о прибытии в город Антона Павловича, как это сделали издания в некоторых других городах.

Но в 1889 году там был дан следующий отзыв на драму Чехова «Иванов»: «Незначительные вещи, выходившие из-под пера этого беллетриста, не давали возможности предвидеть такого широкого размаха мысли, такой способности схватить именно момент времени и воплотить его в образе, исполненном художественной правды. Тонко задуманный и проведенный в главных своих основаниях безукоризненно тип Иванова стоит перед нами, как живой».

При таком широком круге обязанностей основным занятием Александра Максимовича было управление Ивановской паровой вальцевой мельницей, где вырабатывалась мука — крупчатка очень высокого качества. Ее с удовольствием закупали по всей России, даже в столице империи. На Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке продукцию мельницы удостоили высшей награды — Золотой медали имени наследника цесаревича. Владельцем предприятия был двоюродный брат Александра Илья Симанов, который во время приезда Чехова в Екатеринбург занимал пост городского головы, или, говоря сегодняшним языком, мэра.

В это же время шло строительство его особняка. Несколько лет назад его восстановили. Благодаря чертежам и архивным фотографиям здание выглядит как в XIX веке. Реставрация главного дома усадьбы обошлась в более чем 300 миллионов рублей. Вручную воссоздали каждый декоративный элемент, включая ангелочков на фасаде. У них забавное название «путти» (младенцы в переводе с итальянского), которые являются «родственниками» купидонов и херувимчиков. Я бы на открытие пригласил сибирскую панк-группу «Путти», чтобы соединить эпоху Возрождения, Россию XIX века и современность.

Вернемся к нашему герою. Душевного общения с Александром Симановым у Чехова не получилось и дальнейшего продолжения отношений не было. Симанов позвал писателя на вечерний чай: «…я пригласил его к себе обедать. Меня обедать он не пригласил и вообще не настаивал, чтобы я у него побывал», — обиделся Антон Павлович и вывел заключение, что «сердце родственников не смягчилось и что оба мы — и Симонов и я друг другу не нужны… Родственнички — это племя, к которому я равнодушен…».

Может быть, и купеческий клан уральцев скептически отнесся к поездке родственника на сахалинскую каторгу. Возможно, для них это была блажь, которая не приносит прибыли. С другой стороны, предприниматели того времени охотно жертвовали свои средства на различные богоугодные дела, которые имели конкретное материальное воплощение при строгом контроле за расходами.

Уральский сибиряк

Певцом Урала называли Дмитрия Мамина-Сибиряка. У него есть рассказ «Самородок» и роман «Золото». Такое ощущение, что он, подобно неограненному драгоценному камню, сам вышел на свет Божий из толщи этих гор и народной жизни, и со временем его талант засверкал как настоящий бриллиант. Недаром добрый знакомый Чехова, врач и писатель Сергей Елпатьевский сравнивал Мамина с цельным «куском красивой, узорчатой яшмы, занесенной далеко от родных гор…». Антон Павлович полагал: «У нас народничают, да все больше понаслышке. Слова или выдуманные, или чужие… А у Мамина слова настоящие, да он и сам ими говорит и других не знает». И еще, что о нем в этих краях говорят больше, чем о Льве Толстом. В письме издателю Александру Суворину писал: «У него (Мамина-Сибиряка) есть положительно прекрасные вещи, а народ в его наиболее удачных рассказах изображается нисколько не хуже, чем в „Хозяине и работнике“ (рассказ Толстого)».

А еще добавлял, что хвалят его роман «Хлеб», от которого особенно в восторге был Николай Лесков, и назвал Дмитрия Наркисовича очень симпатичным малым и прекрасным писателем. Эту характеристику подтверждает и то, что Антон Павлович закупил у Суворина все книги уральского беллетриста.

«Знаешь, когда я читал маминские писания, то чувствовал себя таким жиденьким, как будто сорок дней и сорок ночей постился, — так, по словам литератора Игнатия Потапенко, отозвался об этих книгах Чехов. — Там, на Урале, должно быть, все такие: сколько бы их ни толкли в ступе, а они все — зерно, а не мука. Когда, читая его книги, попадаешь в общество этих крепышей — сильных, цепких, устойчивых и черноземных людей, — то как-то весело становится».

В свою очередь Мамин подарил Чехову свой роман «Три конца» с дарственной надписью в память о совместном обеде в Царском селе.

Возможно, их сближало общее медицинское образование, и то, что оба были не только писателями, но и газетными репортерами. Объединяла их постоянная нехватка денег в начале жизни. По воспоминаниям Ивана Бунина, Чехов говорил, что благодарен судьбе за бедность в молодости. По его мнению, писатель должен быть нищим, чтобы он знал, что помрет с голоду, если не будет писать, а будет потакать своей лени. «Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями…» — был уверен классик.

Наверное, поэтому его забавляло, как издательница журнала «Мир Божий» Александра Давыдова на просьбы Мамина-Сибиряка дать аванс, потому что у него нет ни копейки, отвечала: «Хоть умрите, милый, не дам. Дам только в том случае, если согласитесь, что я запру вас сейчас у себя в кабинете на замок, пришлю вам чернил, перо, бумаги и три бутылки пива и выпущу только тогда, когда вы постучите и скажете мне, что у вас готов рассказ».

Писателей связывали дружеские отношения, но в Екатеринбурге им встретиться не удалось. Наш корреспондент решил восполнить этот пробел и побывал в музее Мамина. Автор романа «Приваловские миллионы» о жизни сына золотопромышленника миллионов не имел. Но полученных за это произведение денег ему хватило, чтобы приобрести этот дом, где он жил со своей семьей.

«Вишневый сад» Коляды

Автору статьи удалось пообщаться с Николаем Колядой — неординарной творческой личностью. Он известный артист, режиссер, художник, драматург и педагог. Почти четверть века руководит собственным театром, носящим его имя. Николай Владимирович считает Чехова членом своей семьи и кормильцем наряду с другими классиками русской литературы. В его театре больше 15 лет с постоянным аншлагом идет «Вишневый сад».

При всей любви к этому автору он ставил его пьесу только один раз. Признается, что ему сложно придумать, как сделать новыми и привлекательными для зрителя его произведения. А как некоторые «новаторы» работать ради пустого эпатажа он не собирается. На Чехова мода, но по-настоящему его раскрыть не могут, так же как загадочную русскую душу. Может быть, в этом и заключается секрет мировой популярности Чехова, считает театральный деятель.

Завод-крепость

Симонов дал Чехову совет побывать в музее, на заводах и приисках. Антон Павлович осмотрел гранильную фабрику, где производились знаменитые уральские самоцветы, и сходил на местный базар, где продавались эти изделия.

Екатеринбург в конце XIX века был административным и крупным промышленным центром металлургии, камнерезного и ювелирного искусства. Кстати, именно этим, по мнению одного местного историка, объясняется то, что писателю не понравились увиденные здесь люди. Дело в том, что город, основанный в 1723 году как завод-крепость, в окрестностях которого впервые в России нашли залежи рудного золота, привлекал, как бы сказали сегодняшним языком, гастарбайтеров из самых разных мест.

«В России все города одинаковы. Екатеринбург такой же точно, как Пермь или Тула. Похож и на Сумы, и на Гадяч», — сделал вывод Антон Павлович. Но уже после отъезда в письме к брату Александру поменял гнев на милость: «Екатеринбург — город живой, с большой торговлей, с хорошо развитой промышленностью». Он и сейчас продолжает оставаться крупным экономическим центром.

В следующей статье вы сможете узнать о визите Чехова в Томск.

Проект «Вслед за Чеховым» «Сахалинского фонда культуры» осуществлен при поддержке ГК «Гидрострой», общественной организации «Деловая Россия», Союза журналистов России, сенатора Российской Федерации Андрея Хапочкина и авиакомпании «Аврора».